Елизавета Тьма - Господин Вечности [СИ]

"Питерские мальчики" сменили тактику, принявшись целенаправленно доставать меня. За что и поплатились в очередной раз. Вроде как я был совершенно ни при чём, когда они нарвались на отработку в химической лаборатории, а потом ещё в столовой. Я вообще был в другом конце зала! А двойняшки всего лишь мимо проходили. С этих совершенно невинных первокурсников какой спрос? Правильно, никакого! Зато питерцы со своими подпевалами из наших влетели по полной. Кроме сокурсника, которому я (а может и Ван, не помню) ногу сломал. Он только иногда лекции посещал, освобождённый от всех остальных занятий. Ничего, им потом Мистраль займётся.

Вечером после всех занятий и ужина, я даже согласился пару часов посвятить гитаре, лишь бы не сразу отправляться к врачам. Братья отреагировали на это благосклонно. Даже струны в этот раз звучали радостью полёта и свободы ветра.

— Давно мы не летали, — тихо сказал Ван, когда я убрал гитару.

Он сидел напротив на диване, откинув голову на спинку и закрыв глаза. Очень уставший и замученный светлый исконно тёмного рода.

— Давно, — согласился я.

Сколько времени уже я не выпускал крылья? Шрамы на спине сошли полностью. И заново калечить себя без нужны мне пока совсем не хочется. Небо… небо пока молчало, не спеша меня позвать с такой силой, чтобы я не раздумывая шагнул в пропасть с крыши. Брат летал один. Его бескрайние небеса пока что манили сильнее, чем меня…

Чувство вины остро резануло по душе. Я исправлюсь. Только сотру память о том, как это дико больно — убирать крылья обратно в спину.

Сегодня один только Шон следил за тем, чтобы я никуда не свернул по пути к белохалатникам. Вана без проблем удалось уговорить забить сегодня на всё и пойти сразу спать. А проследить за этим взялись близнецы.

Так что минут через десять я сидел на своей койке, ожидая, пока мне притащат лекарство и общался со старшим братом. Шон не так уж часто открыто одобрял моё умение доставлять окружающим неприятности. Но в этот раз брат целиком и полностью согласился с моими методами воздействия!

Когда же разговор коснулся боевой темы, мне вспомнилось, что брат только недавно получил первую ступень рыцарства… и стало так погано на душе.

Призвав фламберг, я положил его поперёк койки рукоятью к брату. Убрал руку, позволяя ему увидеть три звезды. Обычно они прятались под куском намотанной на рукоять чёрной ткани, чтобы лишний раз не светить статусом. Но сейчас я её снял. Произнёс, не поднимая глаз:

— Я не хотел, чтобы ты знал. Мама не знает, и папе стало известно не так давно. Мы с дедом вдвоём всё проворачивали…

Брат помолчал, подошёл, коснулся рукояти. И спросил:

— А Ван знал?

— Всегда, — кивнул я. — Каждую ступень, от посвящения… Мы даже отмечали втихую.

Шон отвёл ладонь от рукояти, сжал кулак. Опустил руку.

— Прости меня, — голос у него сел. — Прости, братишка, за то, что ты всё это время не мог доверять мне. Я кретин и придурок. Даже не представлял истинные масштабы твоих дел и проблем. Преуменьшал и отмахивался. Но я исправлюсь. Обещаю.

— Тебе не за что просить прощения! — я поднялся на ноги, поглядел на брата снизу вверх. — Я сам так решил. Мне не хотелось быть чудовищем ни в твоих глаза, ни в маминых! А я… я вовсе не такой белый и пушистый, как кажется.

— Ego te intus et in cute novi, # — ответил Шон. Обнял одной рукой, заставляя уткнутся в своё широкое плечо. Где он успел нахвататься поговорок на латыни? От Дрэйка, что ли?.. — Я слепец и дурак, но не настолько. Каким бы ты себя не считал — ты мой маленький брат, самый лучший на свете. Ты — огромный и самый светлый кусок моей души. Всё остальное второстепенно.

# Ego te intus et in cute novi — "Знаю тебя и под кожей и снаружи", т. е. "я знаю, кто ты на самом деле" (лат.)

— Ладно, — через некоторое время произнёс я. — Ты как всегда меня успокоил и избавил от очередной порции кошмаров.

— Для того я и здесь, — легко улыбнулся Шон, отпуская меня. — И однажды ещё докажу, что достоин твоего доверия не меньше, чем наш светлый брат.

Тут в палату вошёл белохалатник, прерывая разговор. Шон, с обещанием бить морды желающим посетить меня кошмарам, расположился в кресле. Но не прокатило, я нарычал на него и выгнал спать. Завтра предстоял ещё один очень весёлый день. А пока буду спать без возможности куда-либо удрать. Иглу из моей руки всё равно вытащат уже глубокой ночью, когда я десятый сон видеть буду. Прозрачной рубиновой жидкости в капельнице совсем немного, но, насколько мне объяснили, чтобы она подействовала в полной мере, поступать в организм должна медленно.

Среда началась так же весело и чудно как два предыдущих дня. То есть — с улыбки, беготни и издевательств над противниками. Враждовать и всерьёз конфликтовать с ними — много чести! А стёб — средство проверенное. Обещаю — они меня возненавидят и будут вздрагивать при упоминании моей не самой скромной персоны! Сами виноваты. Ирдес хороший и добрый, пока его в колючую проволоку не скинуть.

Снова ор литераторши, попытки математика нас завалить, химия, физика, биология, бухучёт, социал… На каждой паре я не упускал случая хоть как-то задеть противников! Если не словами, так хоть мелкой пакостью, какими моя фантазия весьма богата. На завтрак и в обед мне было достаточно нарисовать на лице нужное выражение, а ля "презрение чистюли-аристократа к грязи под подошвами дорогих сапог". Потому что "питерские мальчики" с парой подхалимов сегодня занимались сортировкой грязной посуды и отдраиванием всей столовой. Этим делом они будут озадачены две недели, так что я успею довести их до бешенства. И до ещё одной отработки, конечно же.

От экстерната в ближайшем будущем я не отказался, поэтому начал снова активно опережать программу. Так же, как друзья с братьями. В общем, мы готовились, не забывая развлекаться.

Во второй половине дня первым тревожным звонком стали двойняшки. Они вели себя… странно. Вместе со мной продолжали подкалывать всех, кроме одного из питерцев. Почему-то Женю они обходили своим вниманием. А если и задевали — то необидно. Я даже успел уловить, как они обменялись приветственными жестами и парой одобрительных улыбок.

Сразу после тёмных дисциплин, в перерыве перед боёвкой, я отловил безумную парочку и попытался припереть к стенке. С какого перепугу они лояльны к врагу?!

— Он забавный, — задумчиво ответила мне Маня.

— И ненормальный, — глядя в потолок, добавил Даня.

— Ещё умный, — склонила голову набок Маньячка.

— И необидчивый, — кивнул своим мыслям Маньяк.

— Он нам нравится, — в голос сделали вывод белобрысые двойняшки.

— Мы не хотим такого врага, — Маня.

— Мы хотим такого союзника. — Даня.

Отступив от них на шаг, внимательно оглядел обоих. Они разные, но ни один из Маньяков не отделяет себя от другого. И сейчас мысли, бродящие в их общем на двоих сознании вгоняют меня в недоумение.