Тимофей Печёрин - По следам Разрушителя

Тем временем один из висельников уже спрыгнул на землю. И неуклюжей неторопливой походкой направился к стражникам.

— Ты прав… лучше не попадаться, — согласился между тем один из стражников, чем вызвал у Ильи, Малрана и Киры одновременные вздохи облегчения.

— Попробуем сами управиться, — заключил первый из стражников, — подумаешь, труп гнилой ходить научился.

С этими словами он отложил алебарду, а затем извлек из ножен меч. И так, с мечом наголо, шагнул навстречу неспешно ковылявшему мертвяку.

Криницкий и его спутники видели, как напряглись, судорожно сгибаясь, пальцы Вуламары. Лицо колдуньи тоже выражало непомерные усилия. Но они себя оправдали.

Когда между мертвяком и стражником осталось около двух шагов, последний занес меч для удара. Клинок устремился в сторону изуродованной разложением головы мертвяка… и был перехвачен на полпути. Просто стиснут между ладонями метнувшихся навстречу рук. И удержан с силой, живому человеку недоступной. Если, конечно, этот человек не колдун.

— Так, значит? — злобно прорычал стражник, — ах ты, паску-у-у-у!..

Последнее слово переросло в вопль боли, когда нога мертвяка с коротким размахом угодила в пах стражнику. Тот, согнувшись, повалился на колени… рукоять меча, разумеется, из рук выпуская.

А в следующее мгновение голова стражника слетела с плеч. Снесенная ударом меча, оказавшегося в руках мертвяка. Тем временем успели освободиться и два других висельника. И когда поравнялись с первым, все трое двинулись к входу в тюремную башню.

Поняв, что соотношение сил не в его пользу, а поднятые колдовством трупы — вовсе не беспомощные чучела, оставшийся в живых стражник пересилил страх перед начальником-самодуром. И бросился было за дверь. Да к несчастью своему открывал ее непозволительно долго. Металлические створки оказались слишком тяжелыми.

Тем временем щелкнула тетива арбалета — и юркий болт вонзился точно стражнику в шею. Кира же, когда спутники на нее обернулись, только плечами пожала. А что мол, еще я могла сделать?

С алебардой в окоченевших руках и облаченный в форму, позаимствованную у обезглавленного стражника, один из поднятых висельников стоял теперь у входной двери в башню. Рядом находился стражник, голову сохранивший — в отличие от жизни. Его колдовство Вуламары тоже приспособило к делу.

Оставалось надеяться, что подмену не заметят ни прохожие, ни товарищи погибших стражников. Хотя бы в потемках и с беглого взгляда. Да не заметят, не обратят внимания на трупы, валявшиеся на плитах площади. Ну, или хотя бы не придадут оным значения. Подумаешь, лишние куски мяса для оборотней… Чему еще находиться на месте казни?

Внутри башни, вполне ожидаемо, было холодно и душно, как в пещере. Воздуха через многочисленные и маленькие оконца проникало явно недостаточно. Не говоря уж про свет. Лишь редкие факелы чуть-чуть разгоняли темноту. На лестнице, обвивавшей башню изнутри этаким ступенчатым серпантином.

Что ж, тюрьму не зря еще называют темницей: много света в ней и не требовалось. Ни к чему считалось баловать заключенных, многих из которых, к тому же, ожидала виселица. Да и охранникам служба их не должны была казаться медом. Стеречь гигантское мусорное ведро, набитое отбросами рода людского — труд не самый почтенный независимо от мира или эпохи. Что до оборотней, то для них, как сообщила Вуламара, темнота и вовсе не была помехой.

Не могла она сильно помешать и самой колдунье. Как, впрочем, и ее спутникам. Сперва Вуламара хотела при помощи специального заклинания наделить их и себя способностью видеть в темноте. Но вспомнила, что на одного из присутствующих колдовство точно не подействует. И прибегла к иному средству. Сотворив небольшой летающий шар, озарявший путь впереди тусклым кроваво-красным огнем.

Время от времени очередной виток-ряд из ступеней сменялся круглой площадкой коридора с решетчатыми дверями камер. И тогда Вуламара принималась, суетливо подбегая, заглядывать в каждую из них. Да еще то и дело постукивать по решетке, приговаривая: «Верем, ты здесь? Отзовись!»

Но Верем не отзывался. А узники, коих колдунья заставала в очередной камере, воспринимали ее призывы, кто равнодушно, а кто и как повод хоть как-нибудь, но развлечься. «Я Верем, куколка!» — выкрикивал кто-то из заключенных. Или: «Я не Верем, но тоже кое на что гожусь. Выпусти меня — и узнаешь».

Приглашения самой зайти в камеру тоже звучали. Хоть и гораздо реже.

Всякий раз, когда взволнованная Вуламара начинала окликать заключенных, мечась от камеры к камере, Илье, Кире и Малрану приходилось понервничать. Ибо шум мог привлечь кого-нибудь из охраны.

Да, удача Киры и пьянство начальника сделали свое дело: те, кому поручили стеречь узников башни, не очень-то утруждали себя служебными обязанностями. Во всяком случае, пройдя четыре этажа с камерами, Криницкий сотоварищи не встретили ни одного надзирателя. Заключенные были предоставлены сами себе. И могли… ну хотя бы все повеситься поголовно, убиться головами о стены, прежде передушив сокамерников. Никто из стражей даже бы не всплакнул по этому поводу.

Что было важно для местных церберов — так это возможность или невозможность побега. Удрать же узники не могли. Не давали решетчатые двери и крохотные размеры оконец.

И все равно тем, кто без спросу проник в башню-тюрьму, не следовало расслабляться. Ведь любая удача имеет свои пределы.

Куда подевалась охрана, Илье и его спутникам стало ясно, когда они преодолели очередной виток лестницы. Еще на ступеньках их внимание привлекли донесшиеся сверху короткие, но громкие крики, перемежаемые металлическим стуком. Перейдя с обычного шага на медленную, осторожную и легкую поступь, все четверо затаились за поворотом. Подался назад и красный светящийся шар. Впрочем, в последнем-то нужды уже не было.

Коридор неплохо освещали три факела: один держал в руке охранник, два других висели на стенах. Всего охранников на этаже присутствовало четверо. Один, как уже говорилось, служил лишним источником света. Второй зевал, переминаясь с ноги на ногу. А третий и четвертый стояли возле двери-решетки одной из камер. «Давай-давай-давай! — покрикивал один, примешивая еще в свою речь непечатные словечки, — да врежь ему, наконец! Я на кого деньгу поставил?..» Тогда как напарник его по зрелищу лишь усмехался.

Зрелище? По тюремным меркам происходящее в той камере, наверное, и впрямь тянуло на это высокое звание. Факелы разгоняли темноту, позволяя разглядеть, как один из узников — коренастый как валун — перетаптывался по камере, пытаясь добраться до товарища по несчастью.

Намерения живого «валуна» нетрудно было угадать по сжатым кулакам и зверской физиономии. Но второй заключенный, тощий и куда более проворный, неизменно уходил от этих неуклюжих атак. Увернувшись от очередного удара кулака, тяжелого аки кувалда, он раз за разом отскакивал к противоположной стене камеры.