Терри Пратчетт - Наука Плоского мира. Книга 4. День Страшного Суда

В общем, она напоминала невнятный пузырь, сплетённый из магических формул, разных таинственных символов и хитрых загогулин, смысл которых, однако, совершенно ясен посвящённым. Патриций, по его собственному признанию, не являлся поклонником всяких технических штук, в особенности скрученных и к тому же гудящих. Как не был он и любителем неидентифицируемых каракулей. Он расценивал всё это как нечто, с чем нельзя договориться или переубедить. Повесить это тоже было нельзя, равно как и изощрённо пытать. Конечно, фраза «положение обязывает», как обычно в таких случаях, помогла. Однако те, кто хорошо знал Хэвлока Витинари, понимали, что его можно назвать каким угодно, только не «обязанным».

Лорда Витинари как раз представили группе возбуждённых и местами прыщавых юных волшебников в белых халатах и, естественно, остроконечных шляпах. Молодёжь суетилась вокруг нагроможденья непонятной жужжащей машинерии позади пузыря. Как бы там ни было, Витинари постарался изобразить восторг и даже вступил в беседу с Наверном Чудакулли, который, по-видимому, пребывал в точно таком же неведении относительно происходящего, как и сам Патриций. Тем не менее Витинари поздравил Аркканцлера, поскольку именно этого требовали обстоятельства, чем бы штуковина ни являлась.

– Я считаю, вы можете гордиться, Аркканцлер. Всё это просто прекрасно. Безусловно, настоящий триумф науки!

Чудакулли коротко хохотнул и сказал:

– Браво! Спасибо, Хэвлок. А знаешь, кое-кто поговаривает, что если мы запустим эксперимент, то он может привести к концу мира. Ты представляешь? Мы! Духовные защитники города и, не побоюсь этого слова, всей вселенной!

Лорд Витинари сделал почти незаметный шаг назад и осторожно поинтересовался:

– А когда именно начался ваш эксперимент? Похоже, сейчас оно гудит вполне удовлетворительно.

– На самом деле, Хэвлок, гудение скоро прекратится. Шум, который ты слышишь, издаёт рой пчёл в саду. Казначей не успел скомандовать им вернуться к работе. Вообще-то мы надеялись, что ты сам окажешь нам честь и официально откроешь эксперимент после обеда, если, конечно, ты не против.

Выражение лица Витинари стало похожим на портрет. Причём портрет, написанный современным художником, предварительно накурившимся того, что, по общему мнению, превращает мозги в сыр.

Но положение обязывает даже тиранов, особенно тиранов, имеющих чувство собственного достоинства. Посему через два часа сытый лорд Витинари стоял перед огромной гудящей штуковиной, испытывая некоторое беспокойство. Он произнёс небольшую речь о необходимости дальнейшего расширения человеческих знаний о вселенной.

– Ну, пока она ещё у нас есть, – добавил он, пристально взглянув на Чудакулли.

Затем Патриций немного попозировал иконографистам, посмотрел на большую красную кнопку на стенде перед ним и задумался о том, нет ли доли правды в разговорах о конце мира. Впрочем, протестовать было уже поздно, а позволить себе отступить Витинари не мог. К тому же, если он окажется именно тем самым, кто взорвёт мир, это в любом случае будет неплохо для его репутации. Неожиданная мысль развеселила Витинари, и он нажал на кнопку.

Раздались аплодисменты того сорта, когда аплодирующие понимают, что происходит нечто важное, но в то же время понятия не имеют, чему именно надлежит радоваться.

Оглядевшись вокруг, Витинари повернулся к Аркканцлеру и заметил:

– Похоже, Наверн, вселенную я не разрушил, это успокаивает. Стоит ли ожидать ещё каких-нибудь сюрпризов?

– Не дрейфь, Хэвлок, – Аркканцлер хлопнул Патриция по плечу. – Думминг Тупс запустил проект «Челленджер» ещё вчера, пока мы пили чай. Просто чтобы убедиться, что он вообще сможет запуститься. Ну а поскольку он запустился, останавливать его было бы глупо. Это, конечно, никоим образом не умаляет твою роль в церемонии, я тебя уверяю. Формальности в такого рода вещах стоят во главе угла, я же, со своей стороны, с гордостью могу заявить, что всё прошло как по маслу.

А это случилось шесть минут назад…

Большие-Пребольшие Штуковины обладают огромной притягательностью, которой не могут противостоять учёные Круглого мира. В основном научное оборудование обходится дёшево, кое-какое – дорого по своей сути, но вот цена отдельных приборов сравнима с бюджетом небольшой страны. Правительства всего мира обожают «Большую науку», поэтому зачастую проще получить добро для проекта на десять миллиардов долларов, чем на десять тысяч. Так же точно какая-нибудь комиссия за пять минут принимает решение о строительстве нового небоскрёба, а потом битый час спорит о цене поданного им к чаю печенья. И мы все знаем почему: ведь чтобы разобраться в проекте и определить стоимость здания, нужно быть специалистом, а в печенье разбирается каждый. К сожалению, с финансированием «Большой науки» дело обстоит примерно так же, если не хуже. Ведь администраторы и политики стремятся обеспечить себе карьерный рост, а «Большая наука» куда престижнее «маленькой», поскольку в ней крутятся большие деньги.

Впрочем, могут существовать и более весомые мотивы для крупных научных проектов: временами «большие» проблемы требуют «больших» ответов. Попытка собрать сверхсветовой двигатель из старых консервных банок на кухонном столе, может, и хороша в научно-фантастическом рассказе, но не в жизни. Чаще всего ты получаешь лишь то, за что заплатил.

Отправной точкой «Большой науки» можно считать проект «Манхэттен» времен Второй мировой войны, подаривший нам атомную бомбу. Эта сверхсложная задача потребовала участия десятков тысяч специалистов в различных областях. Проект раздвинул не только границы науки и инженерного дела, но и, возможно, прежде всего организации и логистики. Мы отнюдь не утверждаем, что поиск эффективных способов стирания людей в порошок – это именно то, что необходимо для успеха, но проект «Манхэттен» убедил всех в огромной важности науки. С тех пор все правительства упорно продвигают «Большую науку». Другие самые известные примеры подобного рода – посадка «Аполлона» на Луну и расшифровка генома человека.

Некоторые научные отрасли вообще жить не могут без Больших-Пребольших Штуковин. Пожалуй, самой главной из подобных отраслей является физика элементарных частиц, обошедшаяся миру в целую серию гигантских машин – так называемых ускорителей, исследующих свойства материи на микроуровне. Самыми мощными из них являются коллайдеры, с помощью которых учёные бомбардируют субатомными частицами неподвижные мишени или сталкивают частицы друг с другом в лоб и смотрят, что из этого получается. По мере того, как физика частиц продвигается вперёд, теоретики предсказывают всё новые и новые гипотетические частицы, которые становятся всё более странными и труднообнаружимыми. Требуется всё больше энергии для расщепления, всё более кропотливые математические вычисления и мощные компьютеры для сбора данных о том, что искомые частицы существовали, хотя бы самый кратчайший миг. Ускорители становятся всё больше и дороже.