Ольга Зима - О чем поет вереск (СИ)

Брат ухмыльнулся, но не ответил: видно, копил колючки. Этайн умоляюще сжала руку Мидира.

Мэллин положил поднос на ближайший столик и подошел как ни в чем не бывало. Оперся плечом о стену, сложив руки на груди и небрежно скрестив ноги.

— Не нужно, чтобы наши семейные ужа… хм, тайны помешали поесть твоей человечке. С таким жадным до всего волком, как мой братец, ей силы понадобятся. Особенно жадным до цвето…

— Убирайся! — прорычал Мидир, и тут же поймал встревоженно-недоверчивый взгляд Этайн. — Я не тебе! — взгляд ее стал негодующим. — Хорошо, моя дор-р-рогая! И не ему!

Этайн улыбнулась так, словно понимала его жертву. Провела кончиками пальцев по рукам волчьего короля, шепнула «мое сердце»… Мидир выдохнул, ткнул в плечо стоящего рядом механеса. Тот поклонился и отошел до следующего поворота.

— Поешь, моя ненаглядная, — выговорил Мидир сдавленным шепотом.

Этайн присела, прижала его пальцы ко лбу, потом — к губам, благодаря по людскому обычаю. Отошла на двадцать шагов к галерее, где Мэллин оставил еду. Подхватила поднос и отошла еще дальше.

— Где ты откопал это сокровище? Не хочет мешать. Она еще и деликатна! — хихикнул Мэллин.

Теплый вечерний воздух доносил пряные, влажные запахи трав из долины, дразнил горечью хвои и полыни, ласкал гармоничным ароматом роз, особо любимых волками… Этайн, поглядывая на них, ела не торопясь, хоть явно была голодна, и злость Мидира немного отступила.

— Знаешь, братец… — вновь раздался голос младшего. — Если бы не она, я был бы уже в Верхнем. Я остался в Нижнем из-за верхней, ну разве не смешно?

Но брат не смеялся по обыкновению, а был серьезен. Мидир не стал отвечать: злость все еще не улеглась, а недовольство от того, что он в гневе покалечил брата, вернулось.

— Что, отец совсем-совсем ничего?.. — тихо спросил Мэллин после долгой паузы. Мидир мотнул головой. — Он все же вышел к месту, где ты шалил когда-то. А глаза у него все такие же черные?

Волчий король дернул плечом, вновь не желая обсуждать ничего, тем более, очевидное. Особенно с младшим, с ним вообще говорить не хотелось, но Этайн обернулась и словно объединила их взглядом.

— Ты уверен, что эта человечка — твоя?.. — Мэллин говорил без прежнего вызова, но смотрел на королеву так, что хотелось его все-таки сбросить вниз. — Может, мне продолжить путь несчастного Кроука и вызвать тебя на поединок? Бедняжка до сих пор не в себе! Ты так помял его гордость…

— Мэллин, не зли меня попусту, — Мидир расслабил сжатую руку.

— Не я, так другие. И число твоих подданных может заметно уменьшиться. Тогда ответь мне, мой король! Кто она для тебя? Живая игрушка или нечто иное? Не рыкай, владыка. Если Этайн — наша королева, то где знаки?

— Я дарил ей кольцо! — озлился Мидир, совершенно позабыв про запись в Книге семей.

Обернулся на Этайн, которая, опершись на поручень, стрункой вытянулась вперед, подставляя лицо потокам теплого воздуха. Ветерок играл ее золотистым прядями, легкая накидка крыльями раздувалась за спиной. Мидиру на миг показалось, что Этайн сейчас сорвется и улетит, и он еле сдержал себя, чтобы не оттащить ее от края.

— Ты ревнуешь даже к ветру, братец, — Мэллин хмыкнул. — Но где же кольцо? Показалось человечке недостаточно красивым, или булыжник был маловат?

Мидир разозлился: последнее кольцо было с таким огромным камнем, что Этайн, поблагодарив, все же не сдержала улыбку.

— Кольцо к утру пропадает, как и вереск! — рявкнул он. Этайн обернулась недоуменно, и Мидир, сразу остыв, добавил тише: — А она переживает. Думает, потеряла.

— А обруч?

— Что?..

— Мамин обруч, подарок отца. Мой брат так влюбился, что память отшибло?

Даже дыхание перехватило. Вечная чушь брата не дала ответить достойно. Именно что чушь!

— Я не… — закашлялся Мидир, а Мэллин поднял бровь. — Я не!.. — вторая бровь брата поднялась выше первой, зато воздух наконец поступил в грудь Мидира. — Я не хочу лишиться этого сокровища!

— Ты это о каком сокровище сейчас говоришь, братец?

— Сейчас я говорю про обруч!

— Пусть маленький-маленький маг в твоем — внезапно! — большом сердце скажет тебе, может ли злая магия друидов разрушить то, что выковано руками и подарено с любовью?

— Мэллин!

— В этом слове нет ни одной буквы «р-р-р», — насмешливо и картаво протянул брат. — Но ты, мой король, талантлив во всем. Ты рычишь мое имя и без этого!

А ведь верно, верно, насчет обруча! Мидир был недоволен разве тем, что сам не догадался: амулету подобной силы нечего противопоставить.

— Я хочу прибить тебя почти также сильно, как и обнять, — выжал из себя волчий король.

— Не на-адо! Я вознагражден выражением полнейшего и неподдельного удивления на твоем лиц…

— Вознагражден он, видишь ли! — Мидир притянул его к себе.

Мэллин трепыхнулся на пробу — насколько крепко его держат — но, видно, понял, что не вырвется, и выдохнул. Теплое дыхание младшего пробралось даже сквозь королевскую накидку и сюрко.

— Вот и не зли меня попусту, — Мидир договорил наставительно. — Зли только по делу, — похлопал по спине и отпустил.

Мэллин выглядел не слишком помятым, но поддернул — явно напоказ! — рукава кружевной рубашки, поправил на плечах дублет, стряхнул ногтем с серебряной вышивки воображаемую пылинку… Затем приложил руку к сердцу и поклонился. Впрочем, официальный поклон портило выражение полного довольства жизнью, никак не желающее покидать лицо Мэллина. Старый, полузабытый способ успокаивать брата до сих пор работал.

— Тогда тебе нужно будет издать специальный приказ касательно того, как, когда и по какому поводу полагается злить его королевское величество! Надо будет попросить племянника подготовить соответствующий манифест! Он мастер на занудство подобного рода.

— Пропой это ему под окнами, — усмехнулся Мидир.

— Насчет обруча, — откашлялся Мэллин, старательно отводя глаза. — Я предполагал, что ты согласишься. Можешь казнить меня, но вот тебе…

В руке, вытянутой в сторону Мидира, действительно поблескивал неясно откуда вытащенный ободок.

Тонкая вязь серебра, три металлических звезды в центре, восемь черных гранатов по окружности. Черный свет любви, что иногда сильнее магии.

— Откуда он у тебя? — Мидир не мог отвести глаз, не мог остановить воспоминания, не мог даже рыкнуть на брата.

Родители — прекрасные, счастливые и очень любящие — словно прошли по темной галерее.

Прошли и пропали.

— Я… — Мэллин чуть ли не первый раз в жизни показался Мидиру смущенным. — Я украл его! — брат вздернул подбородок. — Эта жмотина! Твой казначей! Сказал — только посмотреть! Мне! И только посмотреть!

Мидир понимал как возмущение брата, так и настойчивость казначея. А вот смущение Мэллина было непонятно.