Евгения Техтелева - Наследие (СИ)

— Не мы.

— Что? Я не понял…

— Не мы, а я должен действовать. Я понял, что вы ничего не можете сделать в этом деле, — может быть, и могут, но с нее довольно их влияния на ее жизнь, ближе она их не подпустит. В долгу должны остаться они перед ней, а не она перед ними… «Ну, конечно же! Рыцарский долг!» — Я должен идти.

— Постой! Друг, подожди…

Гарольда было найти несложно: пристально следя за каждым из деревенских, он изредка проводил короткий допрос прямо рядом с воздвигающимся кострищем. Местные были напуганы так, как если бы их приговорили к горящей смерти, а не несчастного Акуна. Видимо, используя метод запугивания, Фленьелл пригрозил им тем же, чем грозился и в комнате купца. «Интересно, этот хищный взгляд он долго репетировал, или на самом деле так зол?» Когда в поле зрения кастеляна возникла наемница, она готова была подыграть ему, изображая либо крайний испуг, либо горящего заживо человека — она не смогла решить до конца, рассуждая об этой забавной идее по пути к рыцарю. И никакого костра не требуется — только один взгляд. «Какой милый защитник добра».

— Я, помнится, уже доходчиво объяснил вам, господин наемник, что не желаю больше с вами разговаривать.

— Вы — да, а я нет, — пожала плечами Джайра. Фленьелл скривился, но сумел подавить раздражение. — Помнится, вы что-то там говорили мне по поводу моих прав и обязанностей, что все они напрямую связаны с защитой каравана и жизнью господина купца, и еще в ваших словах, адресованных Бенраду, был такой смысл: к каким бы средствам ты бы ни прибег, все они должны быть направлены во благо, так?

— Я не…

— Нет-нет, именно это вы и имели в виду, кому же это так хорошо понять, как не мне, наемнику, — жаль, что тут нельзя было сыграть мимикой, ибо лица все равно Фленьеллу никогда не увидать, приходится подыскивать слова поувесистее, как молот. — Еще раз хочу показать вам, насколько вы противоречивы своим же принципам. Господин купец жив-здоров, я всего пару минут назад удостоверился в этом, это же может подтвердить и Бенрад. Следовательно, право руководить всеми делами каравана, чего бы они ни касались, принадлежит только господину Сальмонею, и больше никому. Вы только управленец охраны — не забывайте свой рыцарский долг, — нарезая небольшие круги перед Фленьеллом, в отличие от нее неподвижно стоящим, она рассчитывала время, чтобы успеть сыграть на убеждениях кастеляна и прилюдно освободить провидца от жестокой казни. — И еще. Как рыцарь, вы это уже говорили Бенраду, вы обязаны служить добру, о средствах этой службы вы ничего не говорили, да и не сказано ничего об этом в рыцарской морали. Какую картину мы имеем: колдун, абсолютно безобидный и безоружный, приходит к неизлечимо больному, — так, ей показалось, будет звучать лучше, — на выручку и исцеляет его до полного выздоровления, при этом он знает благодаря своему провидческому дару, что за ним придут и ему не избежать казни без справедливого суда, но он спокоен, потому что он уверен, что сделал доброе дело. Ну, а вы, сэр Гарольд, уверены ли вы, что делаете доброе дело, обрекая этого целителя на смерть?

— Мне…

— Понимаю, вопрос сложный, потому что от вашего ответа будет многое зависеть: ответите «да» — нарушите рыцарский устав, ответите «нет» — при дворе вас могут уличить в нарушении королевского указа, и тогда, в любом случае, — прощай, рыцарская жизнь. Так что же вам важнее: совесть или рыцарский долг?

— Это почти одно и то же.

— И да, и нет. Я, кажется, уже доходчиво объяснил вам это, не так ли?

Из грозного палача кастелян стал хмурым мыслителем. Однако, как хорошо все же работает дар красноречия. Фленьелл съел ее наживку и попал в ловушку, как она и рассчитывала.

— Думаете, я не понимаю, что вы затеваете? Я узнал вашу игру еще в Китране, когда вы представились мне Выскочкой.

Джайре показалось, что даже солнце посерело.

— Ну, что ж, говорите, в чем же заключается эта игра? Было бы интересно услышать ваши догадки, — «Что мог знать этот слишком усердный кастелян? Ничего». Правда, это он разузнал в ней ассасина, он же и определил ее мораль, как мораль наемника, и в принципе это было правильно, особенно для рыцаря. Но раскроет ли он ее главный секрет? «Что-то не верится».

— Ты всего лишь бродяжный нахальный мальчишка, очень ловкий — с этим не поспоришь, — по какой-то мальчишеской причине захотевший пробраться в столицу и поглазеть на нашего короля, а может быть, и попытать счастье на Испытании на рыцарство.

Торжествуя, Фленьелл испытующе уставился ей в глаза, как отец ждет чистосердечного признания своего чада. Пару мгновений она смотрела на рыцаря и, онемев, могла только моргать, но потом засмеялась так, как очень давно не смеялась, разве что только вместе с амазонками. Даже дыхание сперло. Фленьелл растеряно оглядывался по сторонам на любопытных деревенских и все больше хмурился. Из окон на такое веселье выглядывало несколько наемников, тут же протерших глаза и заинтересовавшихся этим огромным складом дерева. Солнце уже озолотило кроны дубов и превратило воздух, наполненный утренними трелями птиц, в сверкающую россыпь мелких самоцветов. Рыцари, всю оставшуюся ночь несшие караул у трактирного погреба и постоялого двора, вышли на площадь, с тем же любопытством поглядывая на Лиса. Едва отдышавшись, Джайра ответила Фленьеллу:

— Какая оригинальная догадка, просто слов нет! Но вы глубоко заблуждаетесь. И заблуждайтесь дальше, я ничего не скажу, — все еще посмеиваясь, она развернулась на каблуках и направилась прочь. — Поглазеть на короля! Да я его тысячу раз видел…

Но смех сразу осекся, как только на площадь вывели Акуна. Провидец наслаждался солнцем, стараясь не закрывать глаза на его яркий свет. Джайре почему-то пришла в голову мысль: с этого утра он больше никогда не почувствует запах нарциссов с первыми лучами солнца, — и тут же: не почувствует здесь, но не в другом месте.

— Последний раз тебя спрашиваю, чернокнижник, — преступил ему дорогу Фленьелл, — кто тебя позвал?

Джайра наблюдала со стороны, как хищник из укрытия, ожидая своего момента.

— Я пришел сам, по доброй воле, Небо мне свидетель.

— Да как ты смеешь упоминать Небо!..

— Гарольд! — из трактира спешил Сальмоней, поддерживаемый Бенрадом. — Не превращайся в зверя! Отпусти немедленно этого человека, он ни в чем не виновен.

Не успел кастелян и рта открыть, за него снова заговорили Королевские Мечи:

— Он виновен в колдовстве, а оно карается смертью на костре.

— Это закон, подписанный королевскими особами. Никто не смеет его ослушаться.

Оба повели Акуна к столбу, но остановились из-за крика Бенрада.

— Стойте!

На то, на что он обратил внимание всех, даже не надо было указывать. Как знамение, когда-то остановившее кровавую битву за весь мир, в котором сейчас жили все они, над головами собравшихся взвилась левая рука с раскрытой ладонью. Когда народ расступился, Фленьелл, и не только он, пришли в крайнее изумление, когда они увидели, что это рука Лиса. Бенрад и Сальмоней были скорее восхищены, чем поражены как Гарольд, но все же впечатление на всех это явление произвело немалое.