Аня Сокол - На неведомых тропинках. Шаг в пустоту

Хочешь сговориться с южанами о поставке товара в обход пошлин стежки — пожалуйста, пока свои же не поймают и наизнанку не вывернут. Хочешь нагадить соседнему селу и провести караван с товарами через свое — вперед и с песней. Можно красть, врать, обманывать, гадить, насколько хватит фантазии. За что-то тебе отомстят, за что-то накажут, если поймают, конечно, но это не предательство. Измена — это неверность Хозяину, для каждого он здесь царь, бог и истина в последней инстанции. Пока ты понимаешь это, не помышляешь о неповиновении и молчишь об этом, часть чужой демонической души будет спать, ты не ощутишь ее присутствия. Кирилл не афиширует силу рода, разглашение информации приравнивается в северных пределах к предательству. Каждый получил невидимый поводок, на котором, в случае чего, может и удавиться.

Уйти можно в одном случае: если Хозяин сам отпустит тебя. Как он отпустил Тимура. Или сделал вид, что отпустил. Больше таких случаев даже самая старая нечисть не припомнит. Наш демон сидит в каждом из нас, и, пока мы думаем, что верны, мы живем. Если нет — убиваем себя сами.

Я не помню никакого ритуала с шаманскими плясками, бубном и торжественным внедрением частицы Седого в свое тело. Кроме одного, и тот происходил за закрытыми дверями спальни. Так что вопрос о моем поводке оставался открытым. О неповиновении я размышляла часто, и той части, что могла сидеть внутри меня, на сон времени не оставалось.

Я поднималась на четвертый этаж, вертя в руках обычную пластиковую пуговицу от куртки визирга. Просьбе я не вняла, присвоив чужую собственность.

Сверху послышался шорох. Я задрала голову. Два силуэта замерли друг напротив друга между вторым и третьим этажами. Они слышали меня, но не шелохнулись, застыв в угрожающем молчании. Первая, эфемерная в черном плаще, зависла в нескольких сантиметрах от ступеньки. Вторая — чуть выше, в обычных джинсах и свитере ручной вязки. Вестник и бес. Ближний круг Седого. Любви друг к другу они не испытывали.

— Привет, птичка, — капюшон не повернулся, — я освобожусь через минуту.

— Иди в… — Фантазия отказала, и придумать достойный адрес я не смогла.

— Я был везде.

— Заметно, — сказал Александр. — Ольга, ты не знаешь, как убить проклятого? Не тело, которое он занимает, а его самого?

— Тела ты убиваешь хорошо. — Фигура качнулась. — Помнишь, птичка, я оставил вас поболтать с черноглазым тяжелым костюмчиком?

Я нахмурилась, упоминание о Владе было неприятным, проклятый тогда уходил, оставив нас запертыми в комнате, и до сего момента мне было наплевать, куда и зачем. Такое чувство, что ответ сделает меня соучастницей бестелесного, объединит в неком вопросе или поступке.

— Не хмурься, птичка. Знаю, было невежливо, но я должен был развлечь наших гостей. Признайся, — он чуть приподнялся, чтобы быть на одном уровне с вестником, — ты до последнего не знал, как изменился твой босс. Люди так удивляются, когда начинаешь душить их руками друга. — Бес смаковал каждое слово.

— Мой «друг», — Александр выделил последнее слово, — был тварью и до этого. Но бросаться на собственного охранника на глазах доброй сотни гостей — это перебор даже для него. — Он сунул руки в карманы и усмехнулся. — С другой стороны, я наконец-то свернул шею этому уроду.

— Не хочешь сказать спасибо? — весело предложил проклятый.

— Нет.

— Орихор! Александр! — резкий окрик сверху.

Мужчины тут же склонили головы. Этому голосу повинуются все.

На площадке третьего этажа стоял Кирилл.

— Разошлись, — Седой посмотрел на вестника, — у тебя есть работа. — Мужчина кивнул и стал спускаться вниз по лестнице. — Орихор, тебя я не хочу видеть в цитадели. Понадобишься, вызову. — Плащ дернул капюшоном и последовал за вестником. Кирилл взмахнул рукой. — Подойди.

Я ничем не отличалась от его слуг. Он звал — я шла, время детских выходок и откровенных демаршей давно прошло. Я поднялась и встала напротив него. Седой успел переодеться и принять душ. Кончики светлых волос потемнели от влаги, от его кожи пахло лимоном и мятой. Я очень хорошо помнила этот запах, он всегда предпочитал его другим.

Чувства — это загадка, никогда не знаешь, что бросит тебя в вихрь эмоций, какая деталь вернет в прошлое: жест, взгляд, звук или запах. Я подошла ближе, вдохнула, положила руку на грудь, встала на цыпочки и поцеловала его, как делала это сотню раз. Простой мягкий поцелуй женщины, которая скучает.

— Простите. — Голос прозвучал нарочито громко.

— Чего тебе? — Кирилл повернулся к поднимающейся по лестнице Тамарии.

— Мама хочет с вами поговорить.

— Что заставляет тебя думать, что я побегу по первому требованию?

— Ничего, — она остановилась, — она хотела бы обсудить ваши условия мира хотя бы гипотетически. Если я не вовремя, прошу простить.

— Иди, — скомандовал он, — передай, я скоро спущусь.

— И Ольга тоже.

— Нет, — отрезал он и, не давая ей возразить, продолжил: — Это не обсуждается. Возвращайся к матери, а если вас что-то не устраивает, выметайтесь из цитадели и торгуйтесь в другом месте.

Тамария развернулась, побледневшая кожа да излишняя резкость, с которой она двигалась, выдавали эмоции, но она молча пошла обратно, шаги ее мягких туфелек были практически бесшумны.

Теплая рука коснулась подбородка, разворачивая лицо и заставляя смотреть прямо в прозрачные глаза. Я забыла о существовании всех прекрасных и ужасных демонов этого мира. И как тогда на холодной земле Заячьего холма, его пальцы скользнули по скуле к мочке уха. Я прерывисто вздохнула. Глаза Кирилла вмиг потемнели до глубокого серого цвета талой весенней воды, а кожу обожгло холодом. Металл сережек замерз мгновенно. И это оказалось очень больно. Первое, почти неосознанное желание схватиться за уши Кирилл пресек, перехватив руки.

— Тихо. Уже все. Слышишь?

Я кивнула. Боль отступила, оставляя после себя зудящее покалывание.

— Твой артефакт снова работает. Можешь больше не бояться стен в моем доме. И тебе не нужно это, — он указал на пуговицу, выпавшую из рук на пол, — твой пропуск и внутрь, и наружу. Допуск на любой этаж в любое время.

— Стена пропустит меня?

— Нет, — он улыбнулся, — ты ее больше вообще не увидишь. Завтра поспи, я помню, как ты ненавидишь рано вставать. — Он отпустил мои руки. — Все. Можешь идти.

Он обошел меня, застывшую посреди лестницы соляным столбом, и стал спускаться вниз.

На этом сюрпризы этого дня закончились.

Чтобы продолжиться в новом.

Когда я открыла глаза, столик стоял на том же месте. Рядом с ним, ожидая моего пробуждения, топталась девушка, вернее, девочка с толстой русой косой через плечо. Рослая, но круглое лицо с очень маленьким носом принадлежало ребенку. Серое форменное платье служанки было ей широковато.