Варя Медная - Принцесса в академии. Суженый

Глюттон Медоречивый усмехнулся и сложил руки на набалдашнике трости в форме головы шакала.

— Зрите в корень. Вы должны поклясться, что именно этот свиток вы взяли из святая святых Затерянного королевства — хранилища Академии. Так все будут уверены, что он не подделка. Разумеется, вы его не крали, а случайно обнаружили, еще когда посещали Принсфорд вольнослушательницей, и, как честная гражданка, не смогли скрыть страшную правду от остальных.

— И жителям хватит моего слова?

— Разумеется, нет. Вы принесете магическую клятву: солгать, произнося ее, невозможно. Вот тогда все поверят в вашу честность. Главное, чтобы ни у кого не осталось сомнений, что это тот самый свиток.

— А ваша магическая клятва — удобная штука, — вмешалась Уинни. — Пиши, что хошь, другой поклянется, и дело в шляпе.

Глюттон Медоречивый ответил, не поворачивая головы и продолжая удерживать мой взгляд.

— Повторяю: солгать, произнося клятву, невозможно. Сказать неправду, искренне веря в нее (на тот случай, если вас ввели в заблуждение) — тоже.

Я сложила руки на груди.

— Какая мне здесь выгода? Постойте… вы назвали меня честной гражданкой?

Тонкие губы принца растянула понимающая улыбка. Он наклонился вперед, вплотную придвинув свое лицо к моему.

— Именно. Это и есть ответ на вопрос. — Я молча поджала губы. — Если ты ее произнесешь, — он облизнул губы — надо же, быстро забыл свои куртуазные манеры, — то получишь официальное гражданство. Сможешь уезжать и приезжать в Затерянное королевство, когда вздумается. Плюс, разумеется, тебя и твоих друзей освободят из темницы и снимут все обвинения.

— Освободят? — Я забыла о демонстративной позе, неверяще уставившись на него. — Это мадам Лилит так сказала?

— Не верь ему! — сердито сказал Озриэль.

— Они с первым советником — с одного куста, — поддержала мадам.

— Мы не попадем дважды в эту мухоловку, — добавил Магнус.

Принц проигнорировал выпады, давая понять, что ждет вердикта именно от меня.

— Они правы. Зачем мне вам верить?

— Потому что я не лгу, Оливия.

Он пошарил в кармане мантии и извлек маленькую коробочку, покрытую узорами черненого серебра и россыпью аметистов, и щелкнул крышкой. Внутри лежала красная пилюля, похожая на стеклянную. В глубине ее, если приглядеться, мерцал клубящийся дым.

Принц внятно произнес:

— Я, Глюттон Медоречивый, клянусь, что принцесса Оливия получит свободу и официальное гражданство Затерянного королевства, если завтра поклянется в подлинности свитка, вынесенного ею из Академии. Свобода будет также дарована ее друзьям.

— И Озриэлю гражданство, — быстро добавила я.

— Да будет так, — провозгласил принц, одним движением закинул пилюлю в рот, перекатил на языке, словно решаясь на что-то крайне неприятное, проглотил и громко рыгнул.

— Прошу прощения, побочный эффект.

Никто уже не слышал извинений, потому что в следующую секунду из его ушей, носа, рта и даже глаз повалил красный дым, растекаясь в воздухе узорами, складываясь причудливыми кольцами. Казалось, внутри принца танцевал газообразный осьминог. Глаза Глюттона Медоречивого закатились, он откинулся на спинку и несколько раз дернулся. Вскоре дым начал покидать тело. Он сгустился перед моим носом красным облаком и принял форму надписи на незнакомом языке.

— О, тут написано на латыри! — послышался шепот мадам. — Означает что-то вроде «принято».

Повисев так немного, надпись начала бледнеть и рассеиваться, пока не исчезла бесследно, оставив нас молчаливыми и ошеломленными.

Глюттон Медоречивый как ни в чем не бывало выпрямился, разгладил мантию и промокнул губы батистовым платочком с монограммой.

— Вы только что дали магическую клятву? — спросила я, хотя ответ и так был очевиден.

— Да. Теперь можешь не сомневаться, что я сдержу слово.

— А что произошло бы, если бы вы солгали?

— Меня бы разорвало на части, — беспечно отозвался он, спрятал коробочку и поднялся. — Так мы договорились, Оливия?

— Не смей, Ливи! — крикнул Озриэль и с отчаянием потряс решетку. — Ничего не обещай этому негодяю.

Глюттон Медоречивый и ухом не повел.

Я опустила глаза на протянутую сухонькую ручку, краем сознания отметив, что стул опять куда-то делся, и, несмотря на возражения друзей, пожала ее.

— Договорились, сир Медоречивый.

Один из его перстней больно впился в ладонь. Принц улыбнулся краем рта, поднес мою руку к губам и поцеловал, после чего направился в дальний конец прохода и скрылся из виду.

— Он ушел? — нервно спросила Эмилия. — Этот принц пугает меня до дрожи.

— Кажется, ушел, — сообщила мадам, вытягивая шею и вглядываясь в темноту.

— Че еще за латырь? — спросила Уинни.

— Язык, используемый для научного обозначения растений, — фыркнула Эмилия.

Озриэль стоял и молча смотрел на меня.

— Пожалуйста, не осуждай меня, Озриэль, — взмолилась я. — Сейчас мне нужна ваша поддержка, твоя поддержка.

— Думаю, мое мнение и моя поддержка нужны тебе меньше всего, Ливи. Ты все решаешь сама, — только и сказал он, отошел в угол камеры, где я не могла его видеть, и просидел там до самого вечера, не откликаясь на мои призывы и не произнося ни слова.

Даже от еды отказался и ничего не ответил Магнусу, когда тот пошутил, что если голодовка продолжится, скоро с него начнет сваливаться и эта оболочка.

Во второй половине дня уровень шума снаружи заметно возрос. Сквозь окошко долетал скрип телег и карет, окрики возничих, скороговорки лоточников и газетчиков, соревнующихся за покупателей. Я сидела, бесцельно водя по полу камеры прутиком, который нашла в куче соломы.

— Начали съезжаться гости праздника, — резюмировал Магнус.

Уинни вздохнула.

— К вечеру в «Наглой куропатке» будет не протолкнуться, а гномы не скупятся на чаевые…

— Только об этом и можешь думать, — упрекнула Эмилия.

Мы с Озриэлем не включились в общую беседу.

— Магическую клятву не обхитрить.

Я подняла глаза.

— Что, мадам?

Гномка сочувственно смотрела на меня.

— Не скажу, что доверяю Медоречивому змею, Ливи, но я не понаслышке знакома с магическими клятвами. В детстве часто видела, как взрослые скрепляли ими крупные сделки по продаже самоцветов. Если принц дал ее, то нарушить уже не сможет. В любом случае, ты поступила очень мужественно, когда согласилась на сделку ради нашей свободы, поэтому хочу, чтобы ты знала: мы это ценим.

Мне почудилось шевеление из угла Озриэля, но за ним ничего не последовало.

Я взглядом поблагодарила мадам и продолжила рисовать прутиком узоры. В конце концов, особого выбора и не было: на одной чаше весов свобода друзей, пусть и сопряженная для меня с риском лопнуть прямо на месте (я поежилась, вспомнив, как морщился Глюттон Медоречивый, раскусывая пилюлю, и как дергался потом), а на другой — бессрочное заточение здесь без каких-либо перспектив и надежд.