Карина Демина - Внучка берендеева. Второй семестр

Да только…

Был Арей и не стало.

Будто бы забыл про меня. Или, наоборот, не забыл, а дальнею дорогою обходит, когда ж случится встретить, то холодеет весь прямо, подбирается и спешит уйти.

Спросила бы прямо, но… боюсь ответ услышать.

Оно ж бывает. Горело сердце и перегорело. А насильно милым не будешь.

— Не понимаю, — Еська кинул в меня комом грязи. — Вот точно не понимаю! Ты выжила, Зося! И не один, не два раза выжила! И дома… и в усадьбе той… на острове. При встрече с подгорной тварью… и потом тоже… подумай. Ты живая! Здесь и сейчас.

Ну да, живая.

И знаю, что надо порадоваться, что не иначе как Божиня за плечом моим стояла, да только нету радости. Пустота одна, будто бы это не Арей там, на поле, выгорел, а я…

— Хорошо… не хочешь так, будем иначе, — второй ком ударился в плечо. — Ты, помнится, у нас берендеевой крови, а берендеи, слыхал, людей чуют. И значит, будь твой недоазарин скотиной…

— Он не скотина!

— Ага, редкого благородства человек, — фыркнул Еська, вновь в меня грязюкою запуская. Да что ж это такое! Я комок стряхнула. — Задурил девке голову, а теперь ходит, нос воротит, будто бы и знать ее не знает…

— Он…

От грязи я отмахнулась и встала.

— Что? А может, нарочно? Кирея подразнить хотел…

Нет, вот чего ему спокойно не сидится-то?

— …они ж друг друга любят, что два цепных кобеля… а ты, стало быть…

Следующий ком грязи разлетелся перед самым моим носом.

— …дурью маешься. Вот, — Еська отступил, пропуская огненный шарик, каковой, в отличие от прочих, мною сотворенных, и не подумал в грязюку плюхаться. Он вился осою, то подлетая ближе, к самому Еськиному носу, то поднимаясь над головою… — А говорила, что не получается!

Еська произнес сие и руку выставил.

Зря эт он.

Шарик загудел. Затрещал, а после как рассыпался искрами…

— Твою ж…

Тихо было на поле.

Безлюдно.

А жаль, Еська так матерился — соловьи заслушались бы. А мне совестно сделалось… но я ж не просила его за огневика рукою хвататься! И вовсе… сам виноватый!

Но все одно совестно.

— Больно?

Еська глянул исподлобья и ничего не ответил. Руку рукою обнял, баюкает. А мне… что мне сказать-то?

— Вышло, да?

Он тяжко вздохнул.

— Вот за что мне этакое мучение, Зослава, а? Чем я Божиню провинил…

— Сам полез.

— Я ж расшевелить тебя хотел… а еще, чтобы ты голову, наконец, включила. И думать начала.

— Про экзаменации?

— И про них тоже, — Еська руку протянул. — На вот, лечи теперь… но экзаменации, чую, проблема третья. Пока в твоей голове сердечные разлады, наукам там места не хватит. Поэтому начнем…

Кожа на руке покраснела, пошла мелкими волдырями.

— Ты сама его выбрала, так?

Это он про Арея? От же ж… и тепериче не отцепится, а я и сказать ничего не скажу, потому как совесть мучит зело. Ожоги, они страсть до чего болючие. И лечить-то я умею, да больше мазями, нежели магией. И значится, ходить Еське с калечною рукою деньков пять.

— И значит, увидела в нем чего-то этакого… помимо смазливой рожи.

— Еська!

— Увидела, стало быть. Другая, которая поразумней, небось, старшего взял б. А что, он, хоть и рогастенький, зато царевич. И при деньгах. На золоте бы ела…

— …на серебре бы спала.

— Вот-вот. А ты от Кирейки нашего нос воротишь. Нехорош, стало быть, наследничек земель азарских…

Вот как у него выходит, что навроде и со смехом говорит, с издевочкою, а все одно всерьез.

— Хорош.

— Но не лучше Арейки?

Я вздохнула. Вот как ему объяснить? Не лучше. Не хуже. Иной он просто. Не по моей мерке скроенный. Выйди за такого и… да, жила б богато, боярынею, об чем мне бабка в кажном письмеце зудит, что комариха престарелая. Мол, где это видано, чтоб разумный человек золотой на медяшку сменял да еще и радовался… мол, Арей-то славный парень, и бабке он по сердцу, и верит она, что любит, да только одною любовею сытый не будешь.

Жить нам надобно.

И хорошо б своим подворьем…

…а хоть бы и тем, что царицею дарено. Но и его держать — денег уходит. Бабка-то о тратах писывала подрробне, по чем в столицах куры битые иль живые, зерно да мука, шерсть, пряжа. И все причитала, что с этакими ценами невместными того и гляди по миру пойдем.

…хуже стало, когда с рынку ей помимо купленного сплетни носить стали. Она-то и не верит навроде, а… знаю такое, десятеро скажут, одиннадцатый и призадумается.

Она и призадумалась.

…как жить, когда в столицах житья не дадут? Ехать? А куда? К степям азарским? К морю? К горам? Куда ни поеду, а все далече… и бабке за мною будет ли дорога? Годы не те, и Станьку как бросить?

Хозяйствие, к которому только-только привыкла?

Кирей-то, поди, никуда не денется, иль в одной столице осядет, иль в другую нас заберет вместе с домом, подворьем и всеми курами, купленными на той седмице…

Понимала я бабкины страхи.

И совестно делалося, что не могу сделать так, чтоб ей хорошо было. Кирей… не было у меня братьев, а вот же ж появился, пусть и нелюдское крови, пусть и злость на него порой такая берет, что самолично прибила б, да только… свой он.

Близкий.

И не могу забыть того, что на острове видела.

Велимиры.

И его, огнем погребальным ставшего. И знаю, что тайна сие, которую Кирей никому, небось и матушке своей разлюбимой, не доверит, и молчу… и терплю…

…и Еське лишь вздыхаю.

— Значит, выбрать ты выбрала. Так?

Я кивнула.

Просто у него выходит… выбрала. А ведь и вправду выбрала. И скажи теперь Арей, что знать меня не желает…

…не скажет.

Откудова мне это ведомо? Сама не знаю. Просто чую, что не скажет.

— А если так, то, примем, как говорит Люциана Береславовна, за аксиому, что сволочью конченной он быть не может, — Еська руку сунул. — Лечи давай, дева-воительница…

— Лечу, — буркнула я.

Признаться, лекарские чары мне давались проще огненных, то ли оттого, что объясняла Марьяна Ивановна подробно да толково, то ли оттого, что целительство бабьей натуре ближе.

Но с ожогами все одно сладить не пробовала.

— А если так, то переменился Арей не к тебе… скажем так, не к тебе одной… вообще странным стал, признаю, — здоровою рукой Еська поскреб переносицу. — Но причина тому — не ты. Думаю, дело в том обряде, который ему силу вернул.

— С чего…

— Думай, Зося! Без силы он одним человеком был. С силой — другим стал… и иных событий, которые могли бы перемены повлечь, я, уж извини, не наблюдаю.

— Кирей…

— Правды тебе не скажет. Погоди! — Еська ухватил меня за руку. — Не лезь. Если молчат, то на то своя причина имеется. И что ни ты, ни я ее не знаем, так может, им с того и легче…

А мне?

Кирей… каждый день заглядывает… женишок, чтоб его… любезный… орешки медовые, пряники сахарные, печатные… словеса разлюбезные… а про важное…