Аня Сокол - На неведомых тропинках. Шаг в темноту

Силы таяли, и я понимала, что, если не толкну клетку достаточно сильно в ближайшие несколько минут, сил не останется. Еще один толчок. Громкий лязг. То, что у меня получилось, я поняла не по звуку удара, а по изменившемуся положению клетки в пространстве. На этот раз она встала на угол, упершись другим в соседнюю, и к стене возвращаться не торопилась.

Я зажмурилась, взывая ко всем святым, ведь по закону подлости такое могло произойти с одной клеткой, а остальные не желают уподобляться костяшкам домино. Я слезла, аккуратно ставя ноги на пол сквозь прутья, и обернулась на ряд из четырех клеток. Три стояли на углах, четвертая прямо, так же, как и до этого. Целитель лежал на лавке. Но удар все-таки был, а вот камня не было.

Я позволила себе глубокий вдох облегчения и закашлялась, а когда подняла взгляд, глаза мужчины были открыты. Мутные, подернутые белесой пеленой магического сна, но живые. Целитель шумно выдохнул и моргнул.

— Константин, — просипела я.

Еще один громкий вдох — выдох. Мужчина секунду за секундой сбрасывал с себя остатки магического сна. Шевельнулись руки, дрогнули ботинки. Медленно, очень медленно мышцы вспоминали, для чего они предназначены. Я могла представить как это больно. Я видела, как он стиснул зубы, как резко натянулась кожа на скулах, слышала, как со свистом вырвался воздух из легких.

— Константин, — повторила я.

— Тихо, — зашипел он.

Несколько минут он собирался с силами, а потом попытался собраться. Даже мне, человеку далекому от медицины, и вообще от биологии, было ясно, чем закончится эта затея. Целитель, видать, соображал еще плохо, или знал свой организм лучше меня. Так или иначе, но он упал, мешком рухнул с лавки на пол и там затих.

— Константин, — как заправский попугай повторила я.

Как бы я ни относилась к экспериментатору, сейчас он моя единственная возможность спастись. Поразительно как меняется система ценностей, когда на кону собственная жизнь. Черный целитель уже не кажется воплощением ужаса, с которым я никогда раньше не разговаривала, не хотела и не могла.

Спустя долгую нервную минуту, за край лавки ухватилась бледная рука. Следом вторая. Потом показалась растрепанная русоволосая макушка.

— Заткнись, — беззлобно сказал он, — и без твоих криков голова разламывается.

Я могла бы высказаться на тему того, что кричать не могу в принципе, но решила помолчать. Умнею на глазах. Да и момент для споров неподходящий.

Константин зажмурился, а когда распахнул глаза, вместо темной зелени в них блестела яркость молодой травы, покрытая утренней росой, словно внутри включили свет. Пугающая противоестественная бледность лица отступала, к коже приливала кровь. Целитель применил магию к себе.

— Где мы? — Мужчина без проблем встал, свет в глазах погас.

— Не знаю. Меня, как и тебя, привезли под артефактом.

Мужчина нахмурился, натянул рукав на руку, как я недавно, и поднял с пола камень, избегая контакта с кожей. Некоторое время рассматривал, а потом положил в карман. Правильно, в хозяйстве все пригодится.

— Ты-то им зачем? — хмуро спросил он.

Похоже, в собственной ценности целитель не сомневался.

— Долго рассказывать, — честно ответила я, трагически вздохнула и, как назло, тут же закашлялась. На этот раз сильнее.

И тут же почувствовала, как кто-то включил внутри меня печь, горячая волна прошла по телу от макушки до кончиков пальцев на ногах, выжигая лед и холод, засевший в легких. Я охнула и снова увидела в его глазах эту нереальную блестящую, как из детского мультика, зелень.

— Не-не-не-нет, — я упала на колени.

Произошло то, чего я так давно боялась, черный целитель применил ко мне магию.

— Тебя забыл спросить, — он сплюнул, — заикание лечить не буду.

Константин подошел к двери клетки и так же, как я недавно, подергал замок.

— Сколько их?

— Видела двоих. Вера и Тимур. Она человек. Он нет.

— Ясно.

Целитель закатал рукав.

— Знаешь их? — спросила я.

Он не ответил и даже не повернул головы. Лицо мужчины стало задумчивым, а потом он вдруг совершил невозможную вещь. Поднес запястье к лицу и прокусил его. Укусил сам себя. По руке потекла кровь. Константин приложил рану к дужке замка, щедро размазывая кровь по металлу. Глаза посветлели, и магия, пройдя по руке, влилась в замок вместе с кровью. На металл будто пролили кислоту. Резкий запах ударил в ноздри, и я уже не понимала, что так пахнет: кровь или шипящее, будто испаряющееся, железо.

Замка больше не было, на пол упало исковерканное непонятное нечто. Приятно осознавать, что хоть в одном я не ошиблась: целитель оказался способен выбраться из клетки. Как бы теперь намекнуть, что я очень хочу составить ему компанию.

— Особого приглашения ждешь? — Константин указал на мое запястье.

Я вытаращила глаза. Мужчина вышел из своей клетки и встал напротив.

— На тебя свою кровь тратить не собираюсь. Решай, остаешься или идешь со мной.

Я молчала, просто была не в силах осознать, чего от меня требуют.

Целитель пожал плечами и пошел к дальней стене, где полумрак скрывал от моих человеческих глаз дверь. Больше шансов не будет! Я мысленно застонала.

— Нет! Погоди!

Стянула толстый рукав куртки. Сглотнула, поднесла запястье ко рту, прижала к зубам. Даже попыталась укусить.

Если бы кто-то приставил мне пистолет к виску или когти к горлу, что более характерно для нашей тили-мили-тряндии, я бы очень резво сделала все что надо. А так ничего не получалось, даже зная, что замерзну в этой клетке на фиг, пусть целитель и вылечил меня, отсрочив неизбежное. Когтей у горла не было, значит, смерть откладывалась на неопределенный срок, и зубы лишь оставляли болезненные отпечатки на коже, не прокалывая ее. Никак.

— Сейчас, — бормотала я, уже зная, что не смогу, отчего на глазах выступили злые слезы. Я ненавидела себя за эту слабость, но сделать ничего не могла.

Нечисть очень любит такие коктейли — отчаяние, слабость, злость, ожидание крови и боли — перемешать, но не взбалтывать, подавать в высоком стакане, пить через соломинку. Я могла бы подумать, что он вернулся, потому что пожалел. Будь я понаивнее, могла романтизировать отрицательного героя в стиле романов, что любит читать бабка, мол, не мог бросить женщину и все такое. Но он мог. И вряд ли он помнил, что такое жалость. Вернул его мой беспомощный страх, он отлично сочетается со вкусом крови. Эксклюзив. На разлив не подается, только по спецзаказу.

Целитель вырос передо мной в один миг, глаза уловили размытое пятно. Он дернул мою руку на себя, стоя вплотную к клетке. Я всхлипнула, чувствуя теплое дыхание на тонкой коже, под пальцами мужчины бешено бился пульс. И когда вены рвались под его зубами, он смотрел мне в глаза и, вместо того чтобы отстраниться, сделал глоток. Я отвернулась, не желая видеть его жадного удовольствия. Один из хреновых моментов моей жизни, не самый, конечно, не фатальный, не ужасный — плохой.