Аня Сокол - На неведомых тропинках. Шаг в темноту

Окно-бойница выходило на противоположную той, откуда мы приехали, сторону. Я привстала на цыпочки и выглянула наружу. Сад, дорожки, выложенные щебнем, скамейки и фонари, освещающие молодую листву на деревьях и кустах, цветы, подчиняясь магии, не закрыли свои лепестки на ночь. Легкий ветерок разносил тонкий аромат. Через два дня нас ждет очередное быстротечное лето. Надеюсь, что ждет.

Яркими пятнами среди зелени выделялись наряды гостей, слышался смех, такой разный — осторожный, разнузданный, искренний, язвительный, лающий и нечеловеческий. Скорпионов собрали в одной банке, но, пока сквозь стекло за ними наблюдает мангуст, они будут улыбаться и делать вид, что всем довольны, показывать, как они дружны. Пока Седой смотрит, они не осмеливаются жалить друг друга.

Я закрыла глаза, представив коридоры, по которым шла, повороты, лестницу, выход. Когда придет время, заминок быть не должно. Я должна знать, куда идти, а не спрашивать дорогу у дочери перед каждым поворотом. Если выйду из покоев — по коридору направо, до лестницы, вниз, там налево, потом направо, то упрусь в дверь, через которую мы входили, за ней стоянка и наши машины.

Минут через сорок в дверь постучали и, по давно принятой традиции, тут же вошли, не дожидаясь ответа.

— Готова? — спросила Пашка с порога.

Я повернулась. Явидь принюхалась и сузила глаза. Неужели переборщила?

Девушка, облачившаяся в длинное обтягивающее платье, очень напоминавшее ее чешую, обошла меня, покачиваясь на длинных тонких шпильках, и уперла в бока руки в тонких шелковых перчатках. Нелюди что-то не нравилось.

Я надела длинное, никаких мини в приличном обществе нечисти, платье из вискозы. Прелесть наряда в том, что это не совсем платье, а, скорее, комбинезон с юбкой-брюками. А что? Выглядит нормально, и, если надо будет убегать, не запутаюсь в подоле. Штанины хорошо скрывали нож на икре, а длинные рукава — стилет. Никаких шпилек, лодочки без каблуков, как сейчас принято говорить — балетки. Треугольный вырез привлекает внимание к нужным частям тела, надеюсь, не гастрономический, а яркая зелень с красными цветами переводит наряд в категорию праздничных.

Волосы у меня вьющиеся, странного цвета: ни рыжий, ни каштановый — средний, цвета песка на пляже. Я давно поняла: лучший способ уложить кудри — это оставить их в покое, они сами знают, как лучше. Лаки, пенки, фены и прочие изыски оставались там, где им и положено, — в рекламе и на полках магазинов. Я заколола прядки на одну сторону, на пару часов должно хватить, а потом шпильки вывалятся, и я благополучно их потеряю, а волосы обретут так полюбившуюся им свободу.

Еще я накрасилась. Немножко. Пару минут раздумывала, не заменить ли сережки на более подходящие, чем скромные колечки, но так и не решилась нарушить данное в другой жизни слово, пусть тот, кому оно предназначалось, забыл об этом.

Кого я обманываю? Мне хотелось выглядеть хорошо. Это не имеет отношение к чувствам. Я давно поняла, что Кирилл не проводит дни в тоске и одиночестве, жалея, что ушел когда-то. Что изменится, если я буду хорошо выглядеть? Ничего, кроме уверенности в себе, а она-то мне и нужна.

Явидь зашипела и сказала совсем не то, чего я ожидала.

— На тебе серебро?

— Откуда ты… — хотела спросить я, но тут же догадалась, — ты пометила ножи.

— Естественно. Я еще не сошла с ума вручать оружие против себя, не приняв никаких мер. Я чую клинки на расстоянии броска. Если идешь на бал с серебром, значит, собираешься не танцевать, а воевать. С кем?

Я молчала. Все было кончено, даже не успев начаться.

— Ольга!

— Что?

— Не признаешься, сдам ведьмаку.

— Он за стенкой и все слышал, — горько сказала я.

— Здесь тебе не наши домишки и бригада гастербайтеров, — Пашка усмехнулась. — Серые стены не пропускают ни криков, ни шепота. Замок строила нечисть для нечисти.

— Почему сразу в машине не сдала?

— Тебя бы сразу высадили. Ты так хотела попасть в цитадель, что я решила не мешать. Теперь рассказывай, чего ты боишься? — потребовала Пашка.

Самое обидное, что с ней байка про ревность не пройдет, получается, я собираюсь применить ядовитый металл против владычицы, и мне любезно покажут дорогу в подземелье. Сказать, что на всякий случай прихватила, не вариант, тут запрещено кровь проливать. Будь у меня немного времени, оправдание бы нашлось, а так, либо рассказывать правду, за неимением подходящего вранья, либо отдавать клинки. Без оружия мы с Алисой не выберемся.

Я сказала правду. Пашка называет себя моей подругой, я помогла отцу ее будущего ребенка спастись. Правду, в которой я собираюсь сорвать жертвоприношение повелителя северных пределов, похитить ребенка, запереть его до совершеннолетия в filii de terra, и, если повезет, запереться там же, а если не повезет, наверное, сдохнуть на алтаре вместо него. Именно так по-идиотски это и прозвучало.

В руках у явиди появился знакомый камешек. Артефакт сна, его пока не перенастроили, не смогли или не успели, перчатки на руках пришлись кстати. Все ясно без слов. Перспектива прикорнуть на краешке кровати, а проснуться уже дома меня не прельщала. Я попятилась и впала в другую крайность, стала упрашивать.

— Пашка, я должна ее спасти, понимаешь, — глаза явиди загорелись, звериная натура брала верх над человеческой, не понимает. — Если бы кто-то решил твое яйцо об алтарь кокнуть…

Я не договорила, потому как змея броском перегородила дорогу и зашипела в лицо.

— Шшшкууурууу ссспууущщщщуууу, — и уже спокойнее, — идиотка, у меня инстинкты.

— У меня тоже. Ты о будущем думала? Нет. У Константина это второй ребенок. Кого он положит на алтарь, когда придет время? Первенца? Или твоего? Ты уже распланировала, которого по счету из своих детей отдашь на откуп высшим и низшим?

— Хватит, — рявкнула девушка, — нелюди не приносят традиционных жертв, у нас другое.

— Не сомневаюсь, столь же прекрасное и возвышенное, как жертвенный нож.

— Не сомневайся. Видела Алексия? Рыжий, с падальщиком ехал? Тоже нелюдь. Феникс. Они детей в пятилетнем возрасте поджигают, да не одного, а всех, каждого. Кто из пепла восстал, достоин жизни, остальные — нет.

Я сглотнула, меня мутит, когда я представляю пятилетнюю кроху в огне.

— А явиди? — тихо спросила я.

— Мы своих в лес выкидываем или в болото подальше от дома, не в пять, конечно, а в пятнадцать. Вернется живой — боец.

— Уроды, — выдохнула я.

— А сама? Прийти на праздник в чужой дом и держать за пазухой яд — это не уродство? — Пашка в раздражении стукнула камнем по столу, артефакт подпрыгнул, выбивая тихий звук, и откатился в сторону, столешница была каменная. — Ты притворяешься одной из нас, но никогда не станешь, и не потому, что не можешь, а потому что не хочешь. Неужели непонятно, ничего уже не изменить. Не тебе тягаться с вековыми устоями, не тебе противостоять демону. И не мне. Седой раздавит обеих на потеху и в назидание остальным, — подруга положила руки мне на плечи и попросила, — не умирай зря.