Александра Черчень - Дорога домой

Короче, пакетик у девчонки вышел увесистый, и Дор тут же подорвался помочь с тяжелой ношей. Джентльмен прям.

Дальше мы отправились ужинать. Все в тот же постоялый двор, где остановились. Заодно и теплые вещи прихватили, чтобы не замёрзнуть на ночной прогулке.

На улице вновь разбились на парочки. Стаська с Дором больше не ссорилась. Точнее, они время от времени спорили, обзывались даже. Но это ничуть не мешало им идти под ручку. А главное, они, полностью занятые друг другом, оставили в покое нас с Фаустом.

Мы же с блондином шли молча. Разве что мое восторженное «ах» или «ох» изредка нарушало воцарившуюся между нами тишину. Вокруг было столько всего интересного, захватывающего, что сил на слова попросту не осталось. Я лишь крутила головой по сторонам, самой себе напоминая любопытного ребенка.

Было такое чувство, будто я попала на карнавал. Или на ярмарку. Но не такую, как устраивают в нашем мире. Нарядную, сказочную, будто сошедшую со страниц романа прошлого века.

Мимо сновали шуты и жонглеры, циркачи и акробаты, разодетые в немыслимые маскарадные костюмы гремлины. Те, что поменьше, в пол человеческого роста и ниже, и вовсе напоминали кукол. Тех, заводных, что мы видели сегодня в лавке.

Уличные торговцы, напротив, старались быть как можно выше. Встречались же они по пути чуть ли не чаще, чем обычные наблюдатели. Торгаши, с ног до головы обвешанные побрякушками или шелковыми платками. Лоточницы с подносами, полными сладостей. Чего у них только не было: карамельные петушки на палочках, медовые вафли, орешки и цукаты в высоких бумажных кулечках, печеные сахарные яблоки на палочках, сдобные крендельки, щедро обсыпанные сахарной пудрой, пончики в кленовом сиропе. Я даже пожалела, что так плотно поужинала, потому как хотелось попробовать буквально все. А пихать уже было попросту некуда.

Выпивка — та вообще лилась рекой. Крепкий пенистый сидр разливали прямо из бочек, стоявших на мостовой. Вкус у него был терпкий, хмельной, и голова сделалась сразу легкой-легкой. А настроение, и без того хорошее, скакнуло еще выше.

Дико хотелось слизать пенку, что осталась у Фауста над верхней губой, да только Стаська опередила.

— Хих, а у кого-то усы, — посмеялась мелкая, и феникс поспешил смахнуть остатки сидра с губ.

Сама же Стаська куснула крученый кренделек и спустя мгновение стояла с такими же усами, но уже из сахарной пудры.

— А тебе идет, — передразнил девчонку Фауст, и мелкая под наш дружный хохот стала рьяно оттирать рукавом остатки пудры. Да, на ней усы смотрелись куда комичнее, чем на мужчине.

— А куда мы, кстати, идем? — расправившись с лакомством, поинтересовалась сестра.

— К смотровой площадке. Салют, в принципе, из любой точки города видно. Но из первого ряда наблюдать всяко интереснее, — подмигнул Дор.

Так называемая смотровая площадка была расположена прямо на пологих крышах домов первого яруса. Места там было не много, и на всех бы не хватило, а потому, чтобы подняться наверх, пришлось уплатить немаленькую сумму.

Остальные же любопытные зрители, коим было не по карману подобное развлечение, толпились внизу.

Я с трудом взобралась по узкой металлической лесенке, на последних ступеньках крепко вцепившись в протянутую руку Фауста. Все же в длинном платье совершенно неудобно преодолевать подобные препятствия. Хорошо, что есть кавалер, который вовремя подхватит.

Сверху открывался удивительный вид. В кольце домов, за широкими коваными воротами располагалась просторная площадь с крупным валуном по центру. Валун этот был блестящий, темный, почти черный, со светящимися багряными дорожками, тянущимися от основания к вершине. В остальном площадь была совершенно пуста. Ни деревьев, ни строений. Лишь несколько гремлинов суетились внизу с коробами и снарядами для салюта.

— Что это? — Обернувшись к фениксу, я указала на наливающийся багрянцем валун.

— Это Черный Обсидиан — священный камень гремлинов. Завтра мне предстоит добраться до него.

— Добраться? — не поняла я. И чего там добираться? Площадь пустая. Топай себе да топай.

— Да, — усмехнулся мужчина. — Поверь мне, это будет крайне непросто.

— Ага, надеюсь, у тебя жизни в запасе есть, — хмыкнул рядом стоящий Дор, а мне стало не по себе. Неужели это предприятие и впрямь настолько опасно?

Шагнула ближе к блондину, взяла его за руку и, понизив голос, просяще произнесла:

— Фауст, может, все-таки не будешь?

— Все будет хорошо. Не беспокойся, — заверил меня феникс, но мне спокойнее почему-то не стало.

Теперь сам этот обсидиан, светящийся во тьме, казался зловещим. По спине побежали противные мелкие мурашки, и на мгновение стало зябко. Но лишь на мгновение, потому что следом на плечи легли большие теплые ладони, призывая успокоиться и расслабиться.

Все будет хорошо…

Полной грудью вдохнула пряный ночной воздух, наполненный ароматами свежей выпечки, карамели, терпкого сидра и горячего глинтвейна. А еще еле уловимым ароматом цветов, что тянулся с ближайших балкончиков второго и третьего яруса строений. И запах стоящего позади мужчины гармонично вплетался в это душистое многообразие, вызывая настойчивое желание повернуться и ткнуться носом ему в шею. Теплый ночной ветерок мягко касался кожи, теребил прядки, выбившиеся из прически, и время от времени бросал в лицо длинные светлые волоски, выхваченные из хвоста феникса.

Первый залп салюта раздался неожиданно. Я ахнула и испуганно отступила назад, чтобы тотчас попасть в капкан крепких надежных рук, обхвативших талию и притянувших к груди.

Серебристые искры взметнулись в небесную высь, вспыхнули, осветив лежащую внизу площадь, и мягко осыпались, увязнув в бархате ночи. Второй залп, и брызги шампанского окропили небосвод. Разлетелись, растеклись во все стороны, бурля мелкими лопающимися пузырьками.

Вслед за ними в небе стали распускаться огненные цветы. Красные, оранжевые, малиновые. Они наливались краской и медленно затухали, увядая прямо у нас на глазах. Роняли лепестки, что осыпались на землю черным пеплом. Но грустить о них было некогда. Следующий залп породил жар-птицу, что расправила огромные узорчатые крылья и пролетела, казалось, прямо над нашими головами.

А дальше были бабочки. Тысячи крохотных лимонно-желтых мотыльков, кружащих над городом, подлетавших близко-близко. Они садились прямо на вытянутые вверх руки и гасли, лишь соприкоснувшись с кожей. Фауст поймал одного и долго держал над раскрытой ладонью, не давая потухнуть. А потом, все-таки обжегшись, резко отдернул руку и позволил мне на нее подуть.

Много всего было. И огромные шары, и разноцветные розетки, и золотой водопад, льющийся прямо с неба. Вальсирующие в воздухе фигуры и улыбка, ни на секунду не сходящая с лица. Восторженный ропот, прокатывающийся по толпе, и горячие руки под моими ладонями. Переплетенные пальцы и мужское плечо, на которое так приятно откинуть голову.