Александр Зорич - Люби и властвуй

И в это мгновение все части разбитого событийного витража сложились в сознании Эгина в одно простое и стройное заключение. Свел народа смегов, именующий себя Ткачом Шелковых Парусов, ― та самая пресловутая двоюродная сестра Самеллана, служившая в аютской Гиэннере, которая, по его уверениям, была убита им накануне встречи с Норгваном. Этой догадкой объяснялось слишком многое, чтобы Эгин, при всей ее чудовищной невероятности, мог ею пренебречь. Эгин не пренебрег.

– Простите, Лиг, ― сказал он очень тихо, наклонившись к самому ее уху, все еще непокрытому болтающимся у нее за спиной на ремешке шлемом. ― Могу я задать вам один личный вопрос?

Айфор сделал предупреждающее движение, но Лиг жестом остановила его.

– Да, Эгин, ― столь же тихо кивнула она. Где-то на внешних стенах Хоц-Дзанга заголосили смеги и вразнобой заревели кривые боевые рожки. Похоже, варанцы начинали сражение. Но Эгин все-таки довел начатое дело до конца.

– Вы ― сестра Самеллана?

В глазах Лиг сменились испуг, негодование и растерянность.

– Да, ― сказала она наконец и одним резким движением надела шлем. ― Да, рах-саванн, и только поэтому вы и вся ваша варанская банда живы по сей день, ― донеслось до Эгина уже из-под железной маски.

Даже когда Эгин понял, чем завершится раскрытие крепости-розы, он не мог взять в толк, как гарнизон займет свое место на стенах ― они казались чересчур крутыми, не имеющими ничего, похожего на ступени. Но когда стены достигли своей предустановленной Танцем Садовника высоты, на них стали проступать массивные прожилки, которые вскоре разом лопнули, обнажая вычурную внутреннюю структуру перепонок и служа вполне приемлемыми ступенями. Сами же стены в своей верхней трети изогнулись наподобие рук, выставленных к солнцу. При этом «ладони» стали боевыми площадками, а «пальцы» ― оградительными зубцами для воинов.

Эгин и «вся его варанская банда» вкупе с Вербели-ной с соизволения Лиг заняли стену-лепесток ― наиболее высокую и в то же время наиболее-удаленную от внешнего обвода Хоц-Дзанга. С нее открывался превосходный вид на всю крепость-розу, дома смегов, сгрудившиеся в основном у южных стен, дорогу, тянущуюся долиной и исчезающую в седловине между двумя горными цепями.

Все были мрачны, молчаливы, напряжены. Знахарь, следуя своей излюбленной манере, сел на теплый парапет стены-лепестка и скрестил ноги.

Поначалу Эгин не мог понять, что заставило смегов столь неистово дудеть в рожки и натягивать луки навстречу неведомой опасности. Но потом Вербелина, пристально вглядывавшаяся в склоны окрестных гор, приглушенно прошипела: «Срань шилолова…», и Эгин, проследив направление ее взгляда, понял все.

Кустарник, низкие неприметные ели, валуны. Спокойствие, недвижимость. И вдруг между двумя соседними зеленовато-серыми камнями ― промельк черной молнии, по которой невозможно узнать с первого раза, что за существо оставило за собой такой странный след на сетчатке ока. Потом ― еще промельк. Сразу вслед за ним ― еще и еще. Кажется, четвероногое. Ушастое и бесхвостое. Пес? Но отчего его задние лапы столь длинны, будто они принадлежат какой-то уродливой саранче?

Смеги голосили повсюду. Эгин огляделся. Да, эти твари спускались и с западных гор. И подходили с севера. И молотили лапами в клубах желтой пыли на южной дороге. Их становилось все больше и больше.

Эгин почувствовал досадную слабость в коленях. Он попробовал пальцем лезвие своего меча, досадуя, что с ним нет его трех удалых клинков, отменных алебард и прочего великолепия, оставшегося в длинном сундуке в фехтовальном зале. Сундуке, на котором он и Овель…

Псы ― этих тварей Эгин решил все-таки именовать псами, потому что больше всего они напоминали именно псов ― перемещались с удручающей быстротой и вскоре вышли к самой крепости.

Смеги разрядили свои короткие луки в первый раз. И Эгин услышал, как кричат эти твари. Да, как псы. И как люди. Не больше десятка стрел достигли своей цели. И тогда всем стало ясно, что эти псы не только страховидны и быстры, но еще и чрезвычайно живучи. Только две твари остались лежать неподвижно. Несколько псов, пораженных в туловище, продолжали ковылять по направлению к стенам, оставляя за собой потеки смрадной крови. Одна тварь, голова которой была пробита насквозь, похоже, ослепла и, оглашая окрестности Хоц-Дзанга пронзительными жалобами, от которых мороз шел по коже, побрела прочь. Она прошла шагов десять и только потом свалилась замертво. О Шилол!

Смеги стреляли вновь и вновь. Собаки подбежали к основанию стен, и Эгин со своего места уже не мог видеть, что происходит там, но был уверен в одном ― всех псов не перестрелять и к утру, даже если бы у защитников запасы стрел были безграничны.

Эгин не мог взять в толк одного ― какой здесь ва-ранцам прок от этих страховидных псов, если перед ними стены, имеющие обратный наклон?

Если бы у самого Эгина сейчас отросли крылья и он вознесся саженей на пятьсот над Хоц-Дзангом, он бы увидел жуткую, невиданную картину. Огромная коричнево-серая роза, чьи невиданные лепестки позолочены в верхней части рассветным солнцем, а внизу утопают в тени и неведении. В центре розы, в полумраке ― крохотная группа людей вокруг непонятного сооружения, похожего на телегу с металлической трубой. А вокруг розы ― черный вихрь. Колесо, составленное из сотен черных тел. Колесо, не имеющее ни спиц, ни сердцевины. Это, воплощая неистовое упрямство и какую-то головоломную бессмыслицу, кружили черные твари. А потом кольцо псов стянулось вплотную к внешним лепесткам розы, словно бы слилось с ними и рассыпалось. «Псы» ― как их называл Эгин, «черная нежить» ― как их успели назвать смеги за два последних дня, «животные-девять» ― как они проходили в секретных бумагах Опоры Безгласых Тварей, ― взялись за цитадель Хоц-Дзанг вплотную.

Эгин не видел, как лезли они, движимые не столько силою своих мощных мышц и отвратительно цепких паучьих лап, сколько магией пар-арценца Опоры Безгласых Тварей.

Эгин не видел, как они составляли гроздья и пирамиды ― чисто бродячие муравьи южных лесов ― и порою срывались вниз под ударами алебард на длинных древках, под градом стрел и дротиков ― Но потери у псов были не так уж велики. Падения с десятилоктевой высоты не причиняли им особого вреда, а, напротив, только будили ярость и ожесточение.

С точки зрения Эгина, все выглядело так, будто псы по-прежнему толпятся где-то под стенами Хоц-Дзанга, а смеги спокойно расстреливают их с высоты своего положения. И поэтому, когда один из лучников, на спину которого как раз таращился в тягостном оцепенении Эгин, с воплем упал навзничь под тяжестью вцепившегося ему в горло пса, рах-саванн едва не завопил вслед за ним.