Александр Зорич - Люби и властвуй

– Я не задержусь, ― по-солдафонски твердо сказал Эгин, потому что объяснять ему действительно не нужно было.

– Тогда держи, ― жестом площадного факира Лагха извлек невесть откуда сложенный вчетверо лист бумаги и передал его Эгину.

Эгин с достоинством, хотя и довольно неуверенно, принял листок. Может ли он посмотреть, что там? Ведь конверта нет?

– Читай, любопытный рах-саванн. Читай, если сможешь. Правда, сие послание выполнено тайнописью Дома Пелнов, павшего ни много ни мало, а шестьсот лет тому назад, если ты о таком вообще слышал, ― в своей излюбленной обаятельной манере издевался Лагха, то и дело поглядывая на Шотора, как будто намекая на то, что уж кому-кому, а Знахарю тайнопись исчезнувшего еще при Элиене Дома известна как нельзя лучше.

– Я не любопытен, ― отрезал Эгин, сочтя такое наглое вранье наиболее уместным.

– Это плохо. Потому что я бы на твоем месте узнал, кто адресат этого письма.

– Это как раз то, что я собирался сделать, милостивый гиазир, ― брякнул Эгин.

– Тогда запоминай. Дом Скорняков на набережной Трех Горящих Беседок. Знаешь, где это?

– Разумеется. Неподалеку от порта.

– Все, что ты должен будешь сделать, это зайти в дом и без свидетелей отдать это письмо привратнику. И чем раньше ты это сделаешь, тем лучше.

– Вас понял, милостивый гиазир.

– Я верю, что ты будешь старательным гонцом, Эгин, хотя и сомневаюсь, что во лбу у тебя есть место для голубой звездочки всемогущего. Но я знаю, каким медом подсластить твою дорогу.

Эгин потупился, ожидая какой-нибудь грязной шутки в духе Шотора. Ив целом он не ошибся.

– Дело вот в чем, рах-саванн. ― Лагха перешел на липкий, гадливый шепот. ― Именно в Пиннарине, а не где-то еще судьба подарит тебе шанс свидеться с той плаксивой барышней, что прислала тебе эти уродские крабьи клешни с поддельными синими камнями. И ты будешь последним недоумком, если его упустишь.

– Ладно, Лагха, подвязывай треп. Мне пора, так что давай прощаться, ― вмешался Знахарь, вставая с кушетки, на которой он провел все время разговора. Он был мрачен, словно туча. ― Я сам провожу Эгина, так что будь спокоен.

Лагха, не успевший насладиться реакцией Эгина, был вынужден переключить внимание на Знахаря. Воспользовавшись моментом, Эгин упрятал письмо во внутренний карман. «Подумаешь, протраханная тайнопись протраханного дома Пелнов, ― не унимался его внутренний голос, возмущенный и смущенный вместе со своим хозяином. ― Небось колется за два часа. Чего они там, несчастные варвары, могли понаприду-мывать?» И хотя тратить хотя бы два часа на такое Эгин не собирался, но из чувства противоречия хорохорился про себя. Лишь бы не думать об Овель и о том, что гнорру наверняка известно о них все, что только может быть известно об отношениях между мужчиной и женщиной. Лишь бы сердце не стучало так, будто сейчас выскочит. Когда оно стучит так, нужно думать о чем угодно. Хоть о тайнописи.

– Ну что, Шотор, ― задумчиво начал гнорр. ― По мне, так ты оставался бы лучше здесь.

Лагха казался насмешливым, игривым, но… голос его стал немного сиплым, а медовое течение слов сбивчивым. Могло даже показаться, что голос его… О ТТТи-лол, с каких это пор у гнорров дрожат голоса? И куда это собрался Знахарь? Он что, все еще не расстался с идеей предложить свои способности харренскому со-тинальму? Эгин навострил уши, для отвода глаз занявшись своей перевязью с анекдотичными столовыми кинжалами.

– Знаешь, мне все это смертельно надоело. Это не пустая бубнежка, как водится у поэтов. Мне действительно смертельно надоело, ― Знахарь приставил к кадыку сложенные козой указательный и средний пальцы, изображая вилы, прижимающие его горло к стене, вилы, мешающие дышать и говорить. И для пущей убедительности захрипел: ― Вот как мне все это встало. Если бы не Дотанагела, если бы не его фокусы, если бы не его наглость, никогда не видать бы вашей сраной лавочке дионаггана у себя на службе…

– Да, он оказался крепким хреном.

– Но теперь Дотанагела сделал нам ручкой. И нету больше мерзавца, который способен держать меня тут на цепи. Впрочем, есть ты. Но насколько я помню, ты не из тех, кто любит пускать по ветру пепел и клочья собственных обещаний.

– Нет, я не буду тебя держать. Прощай, Шотор, не в первый раз прощай.

– Но уж точно не в последний, ― и с этими словами брюзга Знахарь обнял за плечи гнорра, а тот… тот сделал то же самое. Что-что, а вот такое Эгин видел в Своде в первый раз в жизни. Это дружеское объятие было еще более загадочным и неожиданным, чем сам разговор, обрывки которого достигли любознательных ушей Эгина.

– Пошли, дружок, а то глаза на лоб вылезут, ― бросил за спину Знахарь и скрылся в темноте коридора.

– Это к тебе, рахсаванн, ― холодно сказал гнорр, указывая Эгину на дверь.

– Вообще-то на пристани мне делать совершенно нечего, Эгин, но я провожу тебя, ― сказал Знахарь, когда они вышли во внутренний двор крепости. ― Не знаю, почему тебя невзлюбил гнорр, но мне ты всегда нравился, ― добавил он довольно-таки невпопад.

– Спасибо, Шотор, ― Эгин бросил взгляд на казарму, где провел несколько последних суток. ― А раз так, могу я тебя спросить, а?

– Можешь, спрашивай. От меня кусок не отвалится, ― отвечал Шотор, свистом вызывая караульных, охранявших выход на пристань.

– Ты покидаешь ряды служителей князя и истины? ― получилось на редкость коряво, и Эгин улыбнулся.

– А ты что, еще не понял?

– Я-то понял. Но скажи на милость, как тебе это удалось? Я, может, тоже последовал бы твоему примеру, да ведь ты, наверное, знаешь, что людям, вступившим в Свод, не выйти из него раньше времени, отмеренного Сводом.

– Вот именно, что людям, придурок, ― подавив зевок, вставил Знахарь.

– А ты что ― не человек, что ли? Или не придурок, а? ― огрызнулся Эгин, которого хамство Шотора то забавляло, то приводило в бешенство.

– Вот именно, что не человек. А придурок, так это пожалуйста. Хоть тысячу раз придурок, ― Знахарь высунул язык, приставил уши и состроил рожу, которую при свете дня Эгин счел бы уморительной. Но той лунной ночью она показалась ему отталкивающей и жуткой. Да, Шотор определенно не был человеком, хотя иногда им казался.

– Я ― дионагган, или, как выражаются отдельные козлы вроде нашего любимого гнорра, хушак. Дотана-гела, да будет его посмертие легким, извлек меня из небытия где-то около месяца тому назад, воспользовавшись одной темной формулой из истинной «Книга Урайна». Я служил Дотанагеле верой и правдой и иначе не мог ― благодаря «Книге Урайна» старикан имел надо мной почти безграничную власть. Но теперь он изволил протянуть ножки, а значит, я тоже могу валить к себе со спокойной совестью.

– К себе ― это куда, а, Шотор? ― когда страх отпустил, Эгина начал жечь страстный интерес, ибо он понимал, что если не узнает ответа на свой вопрос здесь и сейчас, на Перевернутой Лилии, пока Шотор в хорошем расположении духа, пока он разговорчив и празден, то едва ли узнает его когда-либо в будущем. Не гнорр же будет ему рассказывать, в самом деле.