Бронислава Вонсович - Меня любят в магической академии

— У вас такой счастливый вид, фьорда Берлисенсис, — внезапно сказал Кудзимоси, — что можно подумать, вам этот концерт в удовольствие. Или просто вы не можете не улыбаться?

— Я так давно нигде не была, — улыбнулась я ему особенно ослепительно.

Как правило, эта улыбка лишала моих поклонников остатков мозгов. Впрочем, как я поняла по Антеру, особо много там и не было. Но попробовать на Тарниэле все же стоило. А вдруг? Сейчас рядом с нами нет никого постороннего, способного отвлечь его от того, чтобы наконец признаться в своих чувствах.

— Свадьбу Элены вы не считаете, фьорда Берлисенсис? — насмешливо приподнял он бровь. — Или это входит для вас в понятие давно?

— Фьорд Кудзимоси, у меня об этой свадьбе остались самые печальные воспоминания, — ответила я, совершенно недовольная тем, что он почему-то не стремится упасть передо мной на колени и предложить руку и хвост… Ой, сердце, конечно!

Тут мы вышли из телепорта уже где-то на окраине, и я с удивлением огляделась. Я так и не уточнила у своего спутника, куда мы идем слушать эти самые арии. Но ведь оперный театр в центре находится. И оба концертных зала тоже. Возможно, конечно, что мы идем в какой-то маленький частный театр, но что приличного может быть в таком месте, куда люди из хорошего общества не ходят? Сюда не пойдут даже Чиллаги…

Но, как оказалось, шли мы совсем не в театр, а на стадион, накрытый лишь магическим куполом от дождя. Как мог оперный певец согласиться выступать в таких условиях, я не представляла. Видно, бедолага уже совсем отчаялся показаться в приличном месте перед приличными людьми. Да, публика здесь была явно не из нашего общества. Наверное, это благотворительный концерт в рамках акции «Несем культуру в массы». Действительно, людей надо развивать и приучать их слушать хорошую музыку. Так что, видно, этот певец — очень достойная личность, если на такое решился.

Садиться по своим местам зрители не торопились. И я их понимала — у меня тоже не вызвал доверия оркестр, который должен был сопровождать выступление. Самой значительной его частью была барабанная установка. Наверное, устроители решили сэкономить на музыке. Но сделали это они зря. Разве может синтезатор, который тоже стоял на сцене, заменить живое звучание? Впрочем, скрипачи или флейтисты могли и не оставлять на сцене свои инструменты. Район все же не самый хороший, побоялись, поди.

Но тут на сцену выскочил патлатый фьорд, показавшийся мне смутно знакомым, и зрители радостно завопили, поднимая вверх руки в приветствии. Пока я пыталась сообразить, где я видела лицо певца, подтянулся оркестр, и мои самые худшие опасения подтвердились. Скрипок не было. Не было даже самых завалящих флейт. Кроме упомянутой уже барабанной установки и синтезатора, были только две гитары, и те электрические. Наверное, все деньги с концерта ушли вот этому исполнителю арий, на музыкантов уже не осталось. Однако жадный он какой, а по нему и не скажешь.

Толпа вокруг продолжала орать что-то непонятное, и я на всякий случай придвинулась к Кудзимоси. Уж защитную сферу продержать какое-то время он точно сможет. Неуютное какое-то место, неправильное. Как сюда вообще можно было девушку приглашать?

Фьорд на сцене орал что-то приветственное. Голос у него был какой-то надтреснутый, с хрипотцой. Совсем не оперный. Может, он только название арий объявлять будет? Но и для этого могли бы найти кого-нибудь с дикцией получше и одеждой поприличнее…

Куцый оркестр наконец начал наигрывать какую-то непривычную мелодию, патлатый фьорд поднес ко рту артефакт, передающий звук, и начал предлагать окружающим свое сердце и душу. И хотя пение его оказалось совсем не таким, как этого требуют академические нормы, было в нем что-то такое, завораживающее, заставляющее людей вокруг не только покачиваться в такт песне, но и подпевать. И возникало странное, никогда ранее мной не испытанное, чувство причастности к чему-то большому. Я наконец вспомнила, где видела фьорда, что сейчас пел, — на футболке Тарниэля, и это почему-то меня ужасно обрадовало. Хотелось подпевать так же, как это делали люди по соседству со мной, и останавливало меня совсем не то, что вести себя так недостойно фьорды из семьи Берлисенсис, а то, что я слов не знала.

Начинало понемногу темнеть. Непонятно откуда в руках у многих зрителей появились свечи, и это придавало зрелищу еще большую выразительность. Что это было? Магия голоса? Мне казалось, что никакого постороннего вмешательства в чувства не было. Парочки вокруг вовсю целовались, вызывая у меня острое чувство зависти и понимания, что моему организму этого не хватает очень сильно. Еще немного — и начнется авитаминоз сродни тому, что был у Ясперса. Я с надеждой посмотрела на Кудзимоси, но он не торопился ликвидировать развивавшееся по его вине заболевание. Патлатый мужик привлекал его намного сильнее, даже деканский хвост постукивал по ноге в ритме очередной композиции. Тогда я сделала вещь совершенно недопустимую с точки зрения своего воспитания — если я раньше просто стояла рядом, то теперь тесно к нему прижалась, взяла его руку и обвила вокруг своей талии. Искоса посмотрела на своего спутника, наткнулась на его удивленный взгляд и пояснила:

— Я боюсь потеряться в этой толпе, фьорд Кудзимоси. А так как-то надежнее.

— Не потеряетесь, фьорда Берлисенсис, — усмехнулся он, немного помедлил и обнял меня второй рукой.

Со сцены доносилось: «Я свободен…» Как глупо, кому нужна такая свобода, которая только несчастье приносит? Только не мне. Я не хочу быть свободной от Кудзимоси, наоборот…

Руки у него были такие надежные, уверенные и теплые, что я невольно разнежилась и даже голову ему на плечо положила. А что? Так многие стояли, вот я и подумала, что не следует сильно отличаться от окружающих. Неправильно это…

Я бы так согласилась стоять, наверное, и всю ночь, но у исполнителя на нее были другие планы, так что концерт закончился, как его ни упрашивали. Люди рядом с нами стали потихоньку расходиться, а руки Тарниэля разжались, и сам он немного отодвинулся назад, заставив меня покачнуться. Взглянула я на него довольно обиженно.

— А как вы посмотрите на то, фьорда Берлисенсис, если мы прогуляемся до ближайшего кафе и поужинаем? — невозмутимо спросил он.

И тут я поняла, что ужасно, просто до неприличия хочу есть. После обеда у меня ни крошки во рту не было — у Фелан дело до нормального печенья и чая так и не дошло. Да что печенье! Я бы не отказалась сейчас и от обычного хлеба. Впрочем, если бы мне предложили выбор между хлебом и поцелуем, пожалуй, я бы пришла к выводу, что не так уж и голодна. Но Кудзимоси такого выбора мне не предлагал.

— Хорошо смотрю, фьорд Кудзимоси, — ответила я.