Бронислава Вонсович - Меня любят в магической академии

— Не надо меня опекать! — начала я возмущаться, как только спустились на землю. — Что они мне сделают? Максимум — вынудят Майзи совершить касание, и меня удалят. А так мы теряем темп игры, вы же видите. Надо пользоваться тем, что меня блокируют сразу несколько игроков.

— В самом деле, — согласился Кристиан. — У нас же не спасательная команда. Ерундой занимаетесь, парни. В игре нет разделения на мальчиков-девочек.

— А если вы так продолжать будете, то мы проиграем, — закончила я за него. — А мы непременно выиграть должны! И никак иначе.

Слова Тарниэля о том, что он выполнит одну мою просьбу в случае выигрыша, стали для меня лучшим мотиватором. Вторую половину игры некроманты хотели провести таким же образом, но теперь наши лишь зло косились в сторону обижаемой, бедной меня, я ласково улыбалась противникам, которые не торопились улыбаться мне в ответ, а лишь недоумевали, почему настолько успешная ранее тактика не приносит им теперь запланированного результата. Но опомнились они быстро и опять вернулись к старым методам грубого давления. Когда нас в очередной раз прижали, Майзи не выдержала и прицельно стукнула хвостом по клюву ближайшего грифона.

— Берлисенсис — удаление с поля на минуту.

Обидно было ужасно. Второй раз за этот сезон грубое нарушение. И если первое было случайным, то относительно второго никаких сомнений не было — моя девочка сделала это нарочно. Все время, что мы были вне игры, я ей выговаривала, она смущенно отворачивала голову и недовольно клекотала. Перья на ее шее стояли дыбом. По мнению моей любимицы, там не хвостом стучать надо, а клювом прямо по черепу и грифону, и всаднику, тогда до них может и дойти неспортивность поведения. За время нашего отсутствия в игре некроманты забили еще один гол, и разрыв увеличился на два очка. Но сдаваться мы не собирались. Топфер с Рональдсом красивыми перетасовками довели-таки мяч до вражеских ворот и забили. Один мяч! Всего один мяч отделял нас от равного счета, а там и до победы недалеко. Игра, казалось, начала складываться в нашу пользу. Грифоны, испытывающие не меньший азарт, чем их всадники, перестали нервничать от непривычного запаха и сухого постукивания костей. Когда я в очередной раз приняла мяч на клюшку, до вражеских ворот был один хороший бросок, его я и сделала. Но, увы, прежде чем мяч подлетел к линии, раздался громкий сигнал окончания матча. Мне казалось, что одновременно я услышала звук всех разбивающихся надежд. Не хватило всего нескольких мгновений, чтобы счет сравнялся. А дальше, на дополнительном времени, мы бы их непременно обыграли.

Если бы меня не удаляли, игра сложилась бы совсем по-другому. Я была так расстроена, что с трудом выдержала положенную процедуру поздравления команды победителей. Некроманты надувались от гордости так, словно лопнуть собирались в ближайшее время. Все силы у меня уходили на то, чтобы улыбаться. Пусть не думают, что Берлисенсисы не умеют держать удар. Но когда все закончилось, я тут же вскочила на Майзи и направила ее в грифятню. Видеть кого-то и разговаривать мне сейчас было необыкновенно трудно. В деннике я почистила мою девочку со всей тщательностью, с которой могла, отгоняя подступающие слезы. Рональдс говорил мне что-то успокаивающее, но я его совсем не слушала. Наш проигрыш уже ничем нельзя исправить. Рональдс похлопал меня по плечу и отошел, ему тоже нужно было приводить в порядок своего грифона. Какое-то время в грифятне стоял шум. Игроки переговаривались, не сказать чтобы очень весело, но до моего траурного настроения им было очень далеко. Но они и не потеряли столько, сколько я. Я так надеялась на победу, я ведь уже решила, что именно надо попросить у Кудзимоси. Но тут мне пришло в голову, что его вежливое отношение я могла принять за что-то большее, что он не испытывает ко мне ровным счетом никаких чувств. Майзи виновато тыкала головой в мою руку, выпрашивая прощения. Я обняла ее за шею и прижалась к теплой грифоньей груди. В помещении было уже тихо, видно, все закончили свои дела и разошлись, наверное поэтому я и дала волю своим чувствам. Держать лицо ведь все равно было не перед кем.

— Фьорда Берлисенсис, ну что вы плачете? — неожиданно раздался голос Кудзимоси. — Ничего же непоправимого не случилось.

— Это вам так кажется, фьорд Кудзимоси, — вместе со слезами я глотала и окончания слов, но ничего не могла с этим поделать.

— Фьорда Берлисенсис, для нашего факультета второе место — просто замечательный результат, — продолжил он меня успокаивать. — Мы раньше из отборочного тура не выходили.

Я не выдержала и зарыдала в голос. Он меня не любит! Ему достижения факультета намного важнее, чем такая несчастная я. Майзи наклонилась ко мне и провела клювом по волосам.

— Ну что вы, Лисандра, — мягко сказал Тарниэль, — не надо принимать все настолько близко к сердцу.

Он положил мне руку на плечо, а я развернулась и вцепилась теперь уже в него. Был он без мантии, в так запомнившемся мне уютном пальто. И от того, что он был совсем рядом, но от этого ничуть не ближе, мне стало еще горше, я всхлипнула и уткнулась в его плечо. Он нежно поглаживал меня по спине и говорил что-то успокаивающее. Но разве словами меня сейчас утешить можно?

Легкое, едва уловимое касание к волосам не могло быть не чем иным, как поцелуем. Я чуть приподняла лицо, и следующий пришелся уже в щеку. Я обвила руками его шею, и он наконец поцеловал меня по-настоящему, очень нежно и осторожно. В ответ я вложила все свои чувства, все сомнения просто перестали существовать. Он обнял меня так крепко, что, казалось, я не смогу втянуть в себя ни глотка воздуха, но это мне было и не нужно — я жила и дышала сейчас только Тарниэлем. Его хвост обвился вокруг моей талии нежным, ласкающим движением, но поцелуи становились все более страстными и глубокими, такими, что, не прижимай он меня столь тесно к себе, я давно бы уже упала — ноги отказывались держать, да и в голове не осталось ничего, кроме мысли о том, что он меня все-таки любит. Вопль Бруно для меня был как холодный душ для человека, не желающего поутру просыпаться. А я не желала, я хотела быть тут вечно.

— Лисандра! — голос брата был полон праведного высокомерного негодования. — Можно тебя отвлечь от столь увлекательного занятия? А вы, фьорд Кудзимоси, видно, тоже узнали, что наших родных выпустили на свободу и обвинения с них сняты?

Почему я раньше не замечала, какой у него противный голос? И вообще, воспитанные фьорды не вопят под ухом сестре в такой ответственный момент. Смысл слов брата доходил до меня с огромным опозданием. Что мои родные на свободе, я осознала, только когда мы покинули грифятню. Стыдно сказать, но первой мыслью было, что выпустили бы их минут на тридцать позже, так я уже и помолвлена была бы к этому времени. Но тут я вдруг поняла, что именно сказал брат Тарниэлю, от которого я позволила себя беспрекословно увести. Поняла и остановилась.