Дэвид Геммел - Друсс-Легенда. Легенда. Легенда о Побратиме Смерти

— Не совсем. Это Бронзовый Князь завел в армии померанцы — отчасти по названным вами причинам, но в основном потому, что, если втереть померанцевый сок в ладонь, меч не будет липнуть к потной руке. А если натереть соком лоб, пот в глаза не попадает.

— Я этого не знал. Хотя, наверное, должен был. И до чего просто! Расскажите еще что-нибудь.

— Нет уж, в другой раз. Скажите лучше, зачем вы вышли на учение вместе с кулами?

Оррин сел и вперил темные глаза в лицо Друсса.

— Вы находите это неудачной затеей?

— Смотря чего вы хотите этим достичь. Хотите завоевать уважение?

— О боги, нет. Я давно оставил мысль об этом. Нет — но в ту ночь, когда солдат подняли и заставили бежать, я спросил вас, разумно ли это, а вы ответили: «Они должны знать свой предел». Вот и мне захотелось узнать свой. Я ни разу не бывал в бою и хочу знать, как себя чувствуешь, когда тебя поднимают после целого дня битвы и снова зовут в бой. Я и так уже много навредил здесь — и боюсь навредить еще, когда надиры полезут на стену, хоть и надеюсь, что этого не случится. Мне нужно стать крепче и проворнее — и я стану. Разве я плохо придумал?

Друсс запрокинул бутылку, облизнул губы и улыбнулся.

— Нет. Хорошо. Но когда вы немного продвинетесь, побывайте и в других полусотнях — это пойдет на пользу делу.

— Правда?

— Вот увидите.

— Видели вы князя? — внезапно спросил Оррин. — Син говорит, он совсем плох.

— Хуже не бывает. Он постоянно бредит — не знаю, на чем он только держится.

Они проговорили еще около часа. Оррин расспрашивал старика о его жизни и о битвах, в которых тот участвовал, то и дело возвращаясь к бессмертной истории Скельна и разгрому короля Горбена.

Когда в замке раздался набат, оба вскочили. Друсс выругался, отшвырнул бутылку и кинулся к двери. Оррин скатился с койки и последовал за ним. Они промчались через плац по короткому подъему, ведущему в замок, влетели в ворота и устремились вверх по длинной винтовой лестнице в опочивальню князя. Там находился кальвар Син, а еще дун Мендар, Пинар и Хогун. Старый слуга навзрыд плакал у окна.

— Он умер? — спросил Друсс.

— Нет, но отходит, — ответил кальвар Син.

Друсс присел на край кровати. Князь открыл глаза и моргнул.

— Друсс? — позвал он слабо. — Ты тут?

— Тут.

— Она идет. Я вижу ее. Вся в черном, с капюшоном на голове.

— Плюнь ей в глаза за меня, — сказал Друсс, поглаживая огромной рукой пылающий лоб князя.

— После Скельна я думал… что буду жить вечно.

— Упокойся с миром, друг мой. Я точно знаю одно: смерть лает страшнее, чем кусает.

— Я вижу их, Друсс. Бессмертных. Они бросили против нас Бессмертных! — Умирающий вцепился в руку Друсса, пытаясь приподняться. — Они идут! Боги, Друсс, да посмотри же на них!

— Они всего лишь люди. Мы отобьемся.

— Сядь у огня, доченька, и я расскажу тебе об этом. Только матери не говори — ты же знаешь, как она ненавидит кровавые истории. Ах, Вирэ, любимая крошка! Ты никогда не поймешь, что это значило для меня — быть твоим отцом…

Друсс склонил голову, слушая затихающий бред старого князя. Хогун скрипнул зубами и закрыл глаза. Кальвар Син сгорбился в кресле, а Оррин стоял у двери, вспоминая, как умирал его отец много лет назад.

— Мы много дней стояли на перевале, сдерживая всех, кого они посылали против нас, — кочевников, колесницы, пехоту и кавалерию. Но угроза Бессмертных все время висела над нами. Их никто еще не побеждал! Старый Друсс стоял посередине нашей первой шеренги. Когда Бессмертные двинулись на нас, мы оцепенели. Паника витала в воздухе. Меня тянуло пуститься наутек, и то же чувство я читал на лицах окружающих. Тогда старина Друсс вскинул свой топор и взревел в голос. Это было словно волшебство. Чары рассеялись, и страх прошел. Он показал им топор и крикнул — я как сейчас его слышу: «Сюда, брюхатые сукины дети! Я Друсс, а это — ваша смерть!» Вирэ… Вирэ! Я так ждал тебя… так хотел тебя увидеть еще раз. Так хотел… — Хрупкое тело дрогнуло и затихло. Друсс закрыл глаза умершему и провел рукой по своим.

— Не надо было ему отсылать ее, — проговорил кальвар Син. — Он любил дочь, только ради нее и жил.

— Быть может, потому-то он ее и отослал, — сказал Хогун.

Друсс покрыл шелковой простыней лицо князя и отошел к окну. Теперь здесь не осталось больше никого, кто был с ним при Скельне. Друсс оперся о подоконник и втянул в грудь ночной воздух.

Луна заливала Дрос нездешним серым светом. Друсс смотрел на север. Оттуда показался голубь и закружил над хижиной около замка. Друсс отвернулся от окна.

— Похороним его завтра же и скромно, — сказал он. — Нельзя прерывать учения ради пышных церемоний.

— Друсс, но это ведь князь Дельнар! — сверкнул глазами Хогун.

— Это, — Друсс указал на постель, — изъеденный раком труп. У него нет имени. Сделаем так, как я сказал.

— Ты бездушный ублюдок! — воскликнул дун Мендар.

Друсс обратил на него ледяной взгляд.

— Вспомни об этом, парень, в тот день, когда вздумаешь выступить против меня, — и это относится к любому из вас.

Рек, опершись о поручни и одной рукой обнимая Вирэ за плечи, смотрел на море. Он думал о том, как меняет ночь природу океана. Она превращает его в огромное плотное зеркало, отражающее звезды, и двойник луны плывет, дробясь, в миле от корабля — всегда в миле, не ближе. Легкий бриз наполняет треугольный парус, и «Вастрель» пенит волны, чуть заметно ныряя то вниз, то вверх. Помощник капитана стоит у рулевого колеса, и его серебряная наглазная повязка сверкает при луне. Молодой матрос бросает в волны грузило — измеряет глубину, пока судно проходит над невидимым рифом.

Все исполнено мира, покоя и гармонии. Плеск волн усиливает чувство отъединенности от всего света, которое испытывает, глядя на море, Рек. Звезды вверху, звезды внизу — они с Вирэ плывут посредине Вселенной, вдали от людских дрязг, караулящих впереди.

«Это, должно быть, и есть блаженство», — думал Рек.

— О чем ты думаешь? — спросила Вирэ, обнимая его за пояс.

— Я люблю тебя, — сказал он. Дельфин выскочил из воды, протрубил свой мелодичный привет и вновь ушел в глубину. Рек смотрел, как вьется среди звезд его гибкое тело.

— Я знаю, что любишь, — я спрашиваю, о чем ты думаешь.

— Об этом самом. Я счастлив. Спокоен.

— Ну еще бы. Мы ведь плывем на корабле, и ночь так хороша.

— Женщина, у тебя нет души, — сказал он, целуя ее в лоб. Она подняла на него глаза и улыбнулась.

— Что ты такое говоришь, глупый? Просто я не умею так красиво врать, как ты.

— Жестокие слова, госпожа моя. Разве бы я осмелился соврать тебе? Да ты бы мне глотку перерезала.

— И перережу. Сколько женщин слышало от тебя, что ты их любишь?

— Сотни, — сказал Рек, глядя ей в глаза и видя, как уходит из них улыбка.