Дэвид Геммел - Друсс-Легенда. Легенда. Легенда о Побратиме Смерти

И накал сражения не ослабевал. Рек украсился косым шрамом от брови до подбородка, пересекающим лицо красной чертой. Оррин лишился трех пальцев на левой руке, но после двухдневной передышки вновь присоединился к своим бойцам.

Из стольного града Дренана шли нескончаемые послания:

Держитесь.

Дайте Хитроплету время.

Еще хотя бы месяц.

Защитники знали, что не продержатся столько, — и продолжали сражаться.

Дважды надиры предпринимали ночные атаки, но Сербитар каждый раз предупреждал защитников, и захватчики дорого платили за свою дерзость. Ночью, когда трудно найти опору, долгий подъем на стену сопряжен с гибелью. Сотни кочевников нашли бессмысленную смерть под дренайскими клинками и стрелами.

Теперь ночи стали спокойными и в некотором смысле — еще хуже дней. Их тихая лунная свежесть слишком уж отличалась от багрового дневного ада. Солдат посещали непрошеные мысли о женах, детях, родных усадьбах, а еще пуще — о неотвратимом будущем.

У Хогуна и Лучника вошло в привычку гулять ночью по стене — мрачный командир Легиона рядом с остряком разбойником. В обществе Лучника Хогун забывал о потере Эликаса и вновь обретал способность смеяться, а Лучника роднила с ганом серьезная сторона, которую разбойник тщательно скрывал.

В эту ночь Лучник, однако, притих, и взгляд его был устремлен вдаль.

— Что это с тобой? — спросил Хогун.

— Воспоминания. — Лучник, опершись о парапет, смотрел на надирские костры внизу.

— Как видно, либо очень хорошие, либо очень плохие, раз тебя так проняло.

— Хуже не бывает, дружище. Веришь ли ты в богов?

— Временами — когда стою спиной к стенке и враг напирает со всех сторон.

— А я верю в двойную власть Удачи и Зла — верю, что изредка каждая из этих сил выбирает себе человека и на свой лад губит его.

— Иэти силы коснулись тебя, Лучник? — осторожно спросил Хогун.

— Возможно. Подумай о недавних событиях — и ты в этом убедишься.

— Не нужно. Я и так знаю, к чему ты ведешь.

— Что тебе известно обо мне? — Лучник повернулся лицом к офицеру в темном плаще.

Хогун улыбнулся, хотя и видел, как пальцы Лучника сомкнулись вокруг рукояти кинжала.

— Я знаю, что твою жизнь омрачает какая-то тайна: погибла жена, отец был убит… что-то вроде этого. Быть может, ты даже совершил какое-то зло, о котором не можешь забыть. Но даже если дело в этом, боль, с которой ты вспоминаешь о своем поступке, доказывает, что он противен твоей природе. Оставь его позади, дружище! Кто из нас способен изменить прошлое?

— Если бы я только мог рассказать тебе… Но я не могу. Прости, из меня нынче плохой попутчик. Ступай вперед, а я постою здесь.

Хогуну хотелось крепко сжать Лучнику плечо и шуткой разбить его тоску, как это часто делал сам Лучник. Но он этого не умел. Бывали случаи, когда угрюмый воин чувствовал себя нужным, даже любимым, — но это был не тот случай, и Хогун, мысленно обругав себя, тихо ушел.

Около часа Лучник стоял на стене, глядя в долину и слушая доносящиеся из лагеря песни надирских женщин.

— У тебя что-то стряслось? — спросил кто-то.

Обернувшись, Лучник увидел Река, одетого, как и в день приезда, в высокие оленьи сапоги, камзол с высоким, шитым золотом воротом и овчинный полушубок, с длинным мечом на боку.

— Просто устал, — сказал Лучник.

— Я тоже. Как мой шрам, не побледнел?

Лучник всмотрелся в зубчатую красную черту от лба до подбородка.

— Счастье твое, что ты глаза не лишился.

— А все из-за паршивой надирской стали. Я отразил удар, а его треклятый меч сломался и проехался мне по лицу. Праведные боги, да знаешь ли ты, сколько лет я оберегал свою красоту?

— Ну, теперь уж поздно жалеть, — ухмыльнулся Лучник.

— Некоторые люди так и рождаются уродами. Это не их вина, и я лично никогда ничего не имел против уродов. Но другие — и я причисляю к ним себя — рождаются с красивой внешностью. И нельзя так за здорово живешь лишать человека такого дара.

— Надеюсь, ты заставил виновника расплатиться за ущерб?

— Естественно! Мне даже показалось, что он встретил смерть с улыбкой. Впрочем, он был урод. Самый настоящий. Это несправедливо.

— Да, жизнь часто бывает несправедлива. Но во всем есть и светлая сторона, господин мой князь. Ты в отличие от меня никогда не мог похвалиться ослепительной красотой — был смазлив, и только. Брови у тебя чересчур густые и рот великоват. Да и волосы уже редеют. Подумай, сколь сильнее сожалел бы ты о своем увечье, будь ты наделен такой же красой, как я.

— В твоих словах что-то есть. Ты и в самом деле необычайно красив. Должно быть, этим природа вознаградила тебя за то, что ты коротышка.

— Коротышка? Да я почти с тебя ростом.

— Это смотря что понимать под словом «почти». Может ли человек быть почти жив? Или почти прав? Не станем вдаваться в тонкости относительно нашего роста, мой друг. Я выше, а ты ниже. Но бьюсь об заклад, что более красивого коротышки не найти во всей крепости.

— Женщин мой рост всегда устраивал. Ведь когда я танцую с ними, я могу нашептывать им на ушко любовные слова. А тебе, долговязому, они еле до подмышки достают.

— Видать, у вас в лесу было много времени для танцев?

— Я не всегда жил в лесу. Моя семья… — и Лучник осекся.

— И так ясно, из какой ты семьи. Может, расскажешь? Ты достаточно долго носил это в себе.

— Откуда ты знаешь?

— Сербитар мне сказал. Он ведь побывал у тебя в мыслях — когда передавал тебе послание для Друсса.

— И вся треклятая крепость об этом знает? Всё, на рассвете я ухожу.

— Правду знаем только мы с Сербитаром. Но ты волен уйти, если хочешь.

— Правда в том, что я убил отца и брата, — побелев, сказал Лучник.

— Но ведь это была случайность — ты сам прекрасно знаешь! Зачем же ты так мучаешь себя?

— Зачем? А что такое, собственно, случайность? Не вызывают ли ее наши тайные желания? Знавал я как-то бегуна — лучшего из всех известных мне бегунов. Он готовился к Большим Играм, где впервые должен был состязаться с самыми быстроногими иноземными атлетами. Накануне соревнований он упал и вывихнул лодыжку. Что это, случайность, — или он просто испугался предстоящего испытания?

— Об этом знает он один. Но в том-то и весь секрет. Он знает — стало быть, знаешь и ты. Сербитар сказал мне, что ты был с отцом и братом на охоте. Отец был слева от тебя, брат справа, и вы преследовали в чаще оленя. В кустах перед тобой что-то зашуршало, ты прицелился и пустил туда стрелу. Но это оказался твой отец, который незаметно перешел на другое место. Откуда ты мог знать, что он так поступит?

— Дело в том, что он учил нас никогда не стрелять, не видя цели.

— Что ж, ты совершил оплошность — а кто их не совершает?

— Ну а брат?