Дэвид Геммел - Друсс-Легенда. Легенда. Легенда о Побратиме Смерти

— Порой мне думается, Рек, что ты чересчур требователен к себе.

— Ну нет. Нет. Я требую очень немногого. Я ведь знаю свою слабость.

— Странное дело. Чуть ли не каждый человек уверяет, будто знает, в чем его слабость. А спросишь его, он скажет: я, мол, слишком щедр. Ну а твоя слабость в чем? Давай выкладывай — трактирщики для того и существуют.

— Ну, во-первых, я слишком щедр — особенно с трактирщиками.

Хореб улыбнулся, покачал головой и умолк.

«Слишком умен для героя и слишком подвержен страху для труса», — подумал он, глядя, как его друг осушил кубок и поднес его к лицу, вглядываясь в свое раздробленное отражение. Хоребу показалось, что Рек сейчас разобьет хрусталь, — таким гневом загорелось его лицо.

Но молодой человек осторожно поставил кубок на стол.

— Я не дурак, — тихо сказал он и замер, поняв, что произнес это вслух. — Проклятие! Разобрало-таки.

— Давай-ка я провожу тебя в твою комнату.

— А свеча там горит? — покачиваясь на сиденье, спросил Рек.

— Ну конечно.

— Ты ведь не дашь ей погаснуть, нет? Не люблю я темноту. Не то чтобы боюсь, ты ведь меня знаешь, — просто не люблю.

— Я не дам ей погаснуть, Рек. Положись на меня.

— Я полагаюсь. Я ведь спас тебя, верно? Помнишь?

— Помню. Дай-ка руку. Я провожу тебя к лестнице. Вот сюда. Давай, переставляй ноги., Вот так, хорошо!

— Я не колебался. Кинулся в бой с поднятым мечом, верно?

— Верно.

— Нет, неверно. Я стоял минуты две и трясся. И тебя ранили.

— Но ты все-таки пришел мне на выручку, Рек. Разве ты не понимаешь? Рана — пустяки. Главное — ты меня все-таки спас.

— Для меня это не пустяки. Горит в моей комнате свеча?

За ним высилась крепость, серая и угрюмая, окруженная дымом и пламенем. Шум битвы звучал у него в ушах, и он бежал, задыхаясь, с колотящимся сердцем. Он оглянулся. Крепость была близко, ближе, чем раньше. Впереди маячили зеленые холмы, окружающие Сентранскую равнину. Они мерцали и отступали от него, дразня своим покоем. Он побежал быстрее, и на него упала тень. Ворота крепости отворились. Он боролся с силой, что влекла его обратно, кричал и молил. Но ворота закрылись, и он снова оказался в гуще битвы, с окровавленным мечом в дрожащей руке.

Он прогнулся, широко распахнув глаза, раздувая ноздри, с рвущимся из горла криком. Но нежная рука легла на его щеку, и чей-то голос произнес ласковые слова. В глазах у него прояснилось. Занималась заря, и розовый свет нового дня брезжил сквозь замерзшее окошко спальни. Он повернулся на бок.

— Ты неспокойно спал, — сказала Беса, поглаживая его лоб.

Он улыбнулся, натянул повыше пуховую перину и привлек девушку к себе.

— Но теперь я спокоен. — Возбужденный ее теплом, он ласкал пальцами ее спину.

— Не сегодня. — Она поцеловала его в лоб, откинула перину, вздрогнула и перебежала через комнату, где лежала ее одежда. — Холодно как. Еще холоднее вчерашнего.

— А тут так тепло, — с намеком сказал он, приподнимаясь, чтобы видеть, как она одевается. Она послала ему поцелуй.

— С тобой хорошо, Рек, но детей от тебя я иметь не желаю. Ну-ка, вылазь. Утром приедет целая куча народу, и твоя комната нам понадобится.

— Ты красивая, Беса. Будь у меня разум, я бы женился на тебе.

— Значит, твое счастье, что разума у тебя нет, — иначе я бы тебе отказала, и ты бы этого не перенес. Мне бы посолидней кого. — Улыбка смягчила обидные слова — но не совсем.

Дверь отворилась, и ввалился Хореб с медным подносом, неся хлеб, сыр и большую кружку.

— Как твоя голова? — спросил он, ставя поднос на стол у кровати.

— Прекрасно. Да никак это померанцевый сок?

— Да — и он дорого тебе обойдется. Несса подкараулила вагрийского корабельщика. Ждала его битый час и едва не обморозилась — а все для того, чтобы добыть тебе померанцев. Было бы для кого стараться.

— Это верно, — улыбнулся Рек. — Печально, но верно.

— Ты правда едешь нынче на юг? — спросила Беса, когда он принялся за свой сок. Рек кивнул. — Ну и дурак. Мало ты наслушался про Рейнарда?

— Я улизну от него. Как мое платье, вычищено?

— Дори убила на него несколько часов. И чего ради? Чтобы ты опять извозился в Гравенском лесу?

— Не в этом суть. Главное — из города выехать при полном параде. Смотреть не могу на этот сыр.

— Не беда, — улыбнулся Хореб. — Я уже вписал его в счет.

— Ну, тогда я поднатужусь и съем его. Кто еще сегодня отправляется в путь?

— В Лентрию идет караван со специями — они тоже следуют через Гравен. Двадцать человек охраны, все хорошо вооружены. Пойдут кружной дорогой, на юг и запад. Еще женщина, путешествует одна, но она уже уехала. И наконец, паломники — но эти уйдут только завтра.

— Женщина, говоришь?

— Не совсем, — уточнила Беса. — Но похожа.

— Ну, дочка, — заулыбался Хореб, — язвить тебе не к лицу. Высокая такая девушка, и конь у нее чудесный. При оружии.

— Я мог бы поехать с ней, — сказал Рек. — Это скрасило бы мое путешествие.

— Притом она защитила бы тебя от Рейнарда, — ввернула Беса. — Вид у нее подходящий. Давай-ка, Регнак, одевайся. Недосуг мне сидеть и смотреть, как ты тут завтракаешь, точно князь. От тебя и так в доме один беспорядок.

— Но не могу же я встать, покуда ты здесь, — возразил Рек. — Это неприлично.

— Болван. — Беса забрала у него поднос. — Заставь его встать, отец, не то он весь день пролежит.

— Она права, Рек, — сказал Хореб, когда дверь за ней закрылась. — Пора подыматься — а поскольку я знаю, как долго ты готовишься к выходу на люди, то, пожалуй, оставлю тебя.

— Из города надо выехать…

— При всем параде. Знаю. Ты твердишь это всякий раз. Увидимся внизу.

Оставшись один, Рек переменился, и смешливые морщинки у его глаз преобразились в тревожные, почти горестные складки. Не бывать больше дренайскому государству мировой державой. Ульрик со своими надирами уже двинулся на Дренан — скоро он зальет равнинные города реками крови. Даже если каждый дренайский воин убьет тридцать кочевников, все равно их останутся сотни тысяч.

Мир меняется, и скоро Реку станет негде укрыться.

Он подумал о Хоребе и его дочерях. Шестьсот лет дренаи насаждали цивилизацию в мире, плохо приспособленном для этого. Они завоевывали, поучали и правили, в целом, мудро. Но теперь они пришли к своему закату, и новая империя уже готова подняться из крови и пепла старой. Рек снова подумал о Хоребе и рассмеялся. Старый хрыч определенно выживет, что бы ни случилось. Даже надирам нужны хорошие гостиницы. Но его дочки? Что будет с ними, когда орда ворвется в город? Кровавые картины замелькали у Река перед глазами.

— А, будь все проклято! — вскричал он, скатился с кровати и распахнул покрытое льдом окно.

Зимний ветер хлестнул угревшееся в постели тело, вернув Река к настоящему и к долгому путешествию на юг. Он подошел к скамейке, где лежала приготовленная для него одежда, и быстро оделся. Белую шерстяную рубашку и синие тугие штаны подарила ему славная Дори; камзол с шитым золотом воротником напоминал о днях былой роскоши в Вагрии; овчинный полушубок с золотыми завязками дал Хореб, а длинные, до бедер, сапоги из оленьей кожи достались Реку от некоего усталого путника в захолустной гостинице. «И удивился же тот, должно быть», — подумал Рек, вспоминая, как всего месяц назад прокрался со смесью страха и возбуждения в комнату к проезжему. У платяного шкафа стояло высокое, в полный рост, бронзовое зеркало, и Рек окинул долгим взглядом свое отражение. На него смотрел высокий мужчина с каштановыми волосами до плеч и холеными усами, очень представительный в своих краденых сапогах. Рек натянул через голову перевязь и вдел в нее меч в черных с серебром ножнах.