Елена Звездная - Мертвые игры 3

— Вопросы? — заметив, что я закончила чтение, спросил Тадор.

Я вновь посмотрела на книгу и спросила:

- 'Силовое сбрасывание', я не поняла механизма.

Дядя глянул на меня, затем протянул руку вперед и в воздухе засияло изображение чаши, чье дно было овальным, то есть стоять на поверхности чаша могла лишь до определенного уровня наличия в ней жидкости. И вода, призрачная, как и вся иллюзия полилась сверху… Она текла, текла… чаша опрокинулась, расплескивая воду. Иллюзия растворилась в горячем летнем воздухе.

— Это механизм действия, — объяснил Тадор. — У этого проклятого официальной магией артефактора был главный жизненный принцип — не навреди. Вот почему все его амулеты и артефакты имеют встроенный ограничитель, но все можно обойти, если к примеру использовать… ртуть.

Я обожала дядю Тадора именно за это — он всегда находит выход, и для него никогда не было ограничений. 'Возможно все, во что ты поверишь' — постоянно говорил он. И я верила, верила в то, что для меня нет ничего невозможного. — Кхад был гением, — продолжил дядя, — но ты должна понимать, девочка моя, гениев никто не любит. В человеческом мире маг может быть или посредственностью, или непризнанным гением. Признанных — уничтожают. Всегда. Люди не терпят тех, кем не способны управлять, и потому…

— Так случилось и с вечными? — спросила я.

— Так происходит со всеми, — дядя улыбнулся, затянулся густым зеленоватым дымом, — со всеми, Риюш.

И я, закрыв книгу, но придержав пальцем место, где закончила читать, спросила:

— Меня люди тоже будут ненавидеть?

— Тебя? — дядя улыбнулся. — Ты же гений, девочка моя. Ты мой великий гений, и тебя ждет невероятное будущее, поверь, ты станешь известнейшим во всех мирах артефактором.

И я проснулась. Распахнула глаза и долго смотрела в потолок своей комнаты, прижимая к груди что-то твердое.

'Ты станешь известнейшим во всех мирах артефактором'…

Нет, дядя, я сглупила, повелась на уговоры отчима и стала некромантом. Я стала некромантом, как смешно и неправильно. Как горько. Как обидно, досадно и тяжело на душе. Некромант! Я некромант.

— Приснилось что-то плохое? — раздался голос ректора.

Я вздрогнула, торопливо вытерла слезы, и села на постели. Похоже на кровать меня перенесли прямиком из кабинета ректора… Да уж, нашла где уснуть! И положили на кровать, прямо в чем была, разве что сапоги с меня сняли, и те сиротливо стояли у двери. А еще у меня не забрали книги — я так и прижимала их к себе, и отдавать не хотелось. Но самое странное — лорд Гаэр-аш, в брюках, сапогах и одной черной шелковой рубашке сидел за моим рабочим столом, и читал… мою тетрадь с записями по артефакту Эль-таим. Читал внимательно, чуть хмурясь и поджимая губы.

Но прежде, чем я успела задать резонный вопрос по поводу 'Что вы здесь делаете?', лорд Гаэр-аш закрыл тетрадь, бросил ее на стол, сложил руки на груди, и мрачно посмотрел на меня. Почему-то сильнее обняла книги по магии смерти.

— Не отдашь? — глава Некроса неожиданно улыбнулся. — Мне импонирует твоя жадность к знаниям.

Появилось желание гордо вернуть ему книги. Но стоило вспомнить, что это за книги, как подобное желание вмиг пропало. Пока не прочитаю, не отдам!

— Теперь о серьезном, — ректор несколько секунд смотрел на меня, после произнес, — мне искренне жаль, что из-за меня ты потеряла магию.

Пауза, а у меня сердце начинает биться быстрее, вероятно из-за чувства страха — в комнате кроме меня и ректора никого нет. Даже Пауль с Салли куда-то пропали, и в коридоре царила тишина, словно все вымерли, а обычно постоянно стук каблучков и голоса некроманток… Но сейчас тихо. И в моей маленькой мрачной комнатке без занавесок, с голыми стенами, одним шкафом, кроватью застеленной черным покрывалом и стола, заваленного книгами, эта тишина ощущается особенно остро. А еще я вдруг поняла, как неуютно здесь…

— Но еще больше я сожалею по поводу того, что ты вернула себе магию крови, и твой дар из запрещенных, Риаллин.

Мне окончательно стало не по себе.

Ректор усмехнулся, не сводя с меня пристального взгляда, затем произнес:

— Магия Смерти от собственно некромантии отличается одним — маг смерти всегда закрывает глаза, обращаясь к своей силе, некромант не всегда. Учись работать с открытыми глазами, учись видеть силовые линии не закрывая глаз, и не смей захватывать контроль над чужими умертвиями.

Сумеешь соблюсти все правила — твой секрет не раскроет никто.

Удивленно посмотрев на лорда Гаэр-аша, я все же рискнула спросить:

— А почему вы так уверены, что я способна захватывать контроль над чужими умертвиями?

Улыбка, провокационно-ироничная, и почти приказ:

— Закрой глаза.

И почему-то я послушно сомкнула веки.

— Ложись.

Легла, все так же прижимая книги.

— А теперь найди Гобби, — скомандовал лорд Гаэр-аш. — Расслабься, сконцентрируйся на дыхании, забудь о том, что ты артефактор и способна ощутить отголосок собственной магии, думай о Гобби как о личности. Как о живом. Как о друге, которого хочешь позвать. Вспомни ситуацию, в которой коснулась его…

Голос ректора словно погрузил в транс, в нечто среднее между сном и явью, в мир обрывочных мыслей, фраз, ощущений… И весь Некрос вдруг представился мне окутанным серым плотным туманом, который глушил звуки голосов и шагов, скрывал силуэты, размывал очертания… И я словно иду в тумане, иду осторожно, не слыша собственных шагов, не видя ног, не ощущая колебания воздуха…

— Ищи Гобби, — голос ректора заставил вздрогнуть, как-то разом выныривая из состояния умиротворенности в которое я погрузилась, — и думай сейчас только о нем.

Гобби…

Приказ Гаэр-аша был мне понятен, но почему-то я подумала вовсе не о своем умертвии, нет… к сожалению, я подумала не о нем…

И туман перед глазами рассеялся, открывая темную комнату и сидящего на стуле адепта Дэрба. И самое жуткое — он был мертв. Совершенно мертв. Он стал умертвием. А затем я услышала то, что сейчас слышал он:

— Имя, придурок. Назови мне имя.

Голос узнала мгновенно — Эдвин!

— У тебя есть сообщник, Дэрб, — продолжал некромант, — и это не лич. Имя.

Молчание умертвия… боль! Вздрогнув, я отшатнулась, в ужасе от нахлынувших ощущений. Никогда не думала, что мертвых можно пытать — оказалось, что можно. Эдвин пробуждал воспоминания Дэрба, воспоминания о тех ощущениях, что он испытывал, когда был живым, и делал это мастерски. Настолько, что зомби выл от ужаса и боли, выл, но молчал.

— Пойми, мразь, — вновь прозвучал голос Харна, — если с ней хоть что-то случится, ты будешь медленно гореть в окружении всех своих родственников.

И теперь не боль — ужас захлестнул умертвие. Дэрб был еще слишком живым, ему сохранили все воспоминания, все чувства, все. И испугавшись за близких, он заговорил: