Жанна Лебедева - Сиреневый Чёрный

Как мог он не заметить, не понять того, что молодая гоблинша давно стала для него чем-то большим, нежели просто соратник и даже друг. Конечно, он понял это и без Йозы достаточно давно, только вот признаваться не хотел, загонял в душу неоправданные, странные чувства, изо всех сил отрицал скрытую симпатия, такую нелепую на первый взгляд. В памяти длинной чередой вспыхивали обрывки битв, где Айша прикрывала его, ее сдержанная улыбка, когда они сидели рядом у костра, ее дыхание, когда она спала поодаль от всех, рядом с лошадьми.

Не в силах более терпеть одиночество и гнет собственных мыслей, Артис отошел от окна и направился вниз. По пути в темном коридоре он тоскливо взглянул на дверь комнаты, где жила гоблинша. Пусть эта ночь и последняя в его жизни, но и она могла пройти по-другому, пройти так, чтобы не пришлось теперь жалеть. Демоны! А ведь Йоза прав — надо было думать раньше, надо было быть более внимательным, благоразумным и прозорливым. Надо было замечать тех, кто идет вместе с ним по одному пути и прислушиваться к собственному сердцу…

Спустившись в холл, Артис обвел глазами своих соратников. Весь отряд был в сборе — никто не хотел оставаться один. Метнувшись глазами по сторонам, он первым делом отыскал гоблиншу. Она сидела за столом, упираясь ладонями в лавку. Лицо казалось восковой маской, очерченной тенями, гладкие черные волосы растеклись по плечам, неживые, неестественные, как у куклы. Немигающий взгляд сверлил стену, а губы были сжаты плотно, до белизны.

Артис сел рядом, молча, не зная, что можно или стоит говорить в такой ситуации. Непроизвольно, незаметно для остальных, он накрыл ее ладонь своей. Ее напряженная рука расслабилась вдруг, пропуская его пальцы, вплетаясь в них с неистовой силой, с беззвучной мольбой о надежде и защите…

Они сидели рядом с каменными лицами, не поворачиваясь друг к другу и не произнося ни слова. Их руки были сцеплены намертво, напряженные пальцы бешено гладили, сжимали и царапали друг друга. В этих прикосновениях было все: и тепло несказанных признаний и жар несбывшихся поцелуев и многое, многое, многое….

В тот момент Артис желал лишь одного — чтобы ночь длилась вечно. Он понял страшную вещь, ужасную, душераздирающую правду, и сердце его трепетало от одной мысли о том, что суждено ему потерять грядущим днем. Потерять самое дорогое, продать за гроши. По сердцу словно полоснули острым клинком — вот же оно, пророчество, только продавать за гроши приходилось не свою никчемную жизнь, а нечто другое, нечто действительно важное и бесценное…

Словно весь мир вокруг исчез, превратившись в бессмысленный круговорот света и тьмы, в игру теней на стенах, в призрачное мигание огней далеко в степи, в небытие. Осталась лишь Айша, такая близкая и уже такая недосягаемая. Тепло ее руки, скомканной в его пальцах, просачивалось через кожу, достигая самого сердца. Тепло ее руки — единственное, за что действительно нужно было бороться, он сам бросил под удар и не мог теперь сделать ничего, чтобы повернуть судьбу вспять.

Через несколько ударов сердца, эльф встал, и, волевым усилием выпустив руку девушки, отошел от стола. Он окинул взглядом соратников, вгляделся в их лица с таким ощущением, словно увидал их впервые. Он всегда считал их далекими и чуждыми, другими, не такими, как он сам. Все предыдущее время они были для него лишь солдатами, людьми с оружием, шахматными фигурами в непонятной, бессмысленной игре, неотъемлемыми частями легенды — волшебной мозаики, которую он собирался сложить ради призрачной, смутной цели.

Самое дорогое — любовь. Самое дорогое — друзья. Почему он не подумал об этом раньше? Ведь случалось уже такое — он терял друга, которого тоже поначалу считал чем-то неважным, несущественным — вспомогательным средством, расходником. А потом сокрушался, проклинал себя за слепоту и невнимательность, за опрометчивость и душевную пустоту. Проклинал. А что толку, раз поступил так опять?

Как только восходящее солнце тронуло край горизонта, Гойя явился к гостинице Фарума в сопровождении трех сотен воинов. Он рассчитывал застать дерзких врагов прямо там, врасплох, и сходу разорвать на куски, поэтому был крайне озадачен, не обнаружив их на месте.

Первым под горячую руку попал Фарум. Гойя отыскал его во дворе и прижал к стене дома. Сотрясаясь мелкой дрожью, хозяин гостиницы упал на колени перед породистым боевым жеребцом разбойничьего главаря. Он пытался что-то объяснить, свалить вину за вражескую осведомленность на холь, но все оказалось тщетно — кошки разбежались и попрятались так, что даже перевернув всю гостиницу вверх дном, разбойники не обнаружили их следа.

Круглые птичьи глаза Гойи свирепо сверкнули. Он потянул из ножен меч, но потом передумал, кивая своим подчиненным. Ухватив скулящего от страха Фарума за руки, они уволокли его и швырнули в подвал гостиницы, чуть позже к нему присоединилась жена.

— Значит к Волчьей Пустоши ушли. Ну что ж, добре, добре, — хищные глаза прищурились, раздулись ноздри крючковатого носа, втягивая запах утренней степи. — Траву перед деревней подожгли, смертнички.

Гойя кровожадно оскалился, показал желтые зубы двум стоящим по бокам от него разбойникам. Те дружно хохотнули, глядя на главаря взглядами преданными, исполненными уважения и восхищения. Остальные, словно стервятники кружили по двору гостиницы и вокруг нее, поднимая пыль и сдерживая разгоряченных скачкой коней.

— Разведать, что там, у деревни? — поинтересовался один из приближенных главаря, высокорослый тощий апарец, лицом настолько схожий с Гойей, что их можно было принять за братьев.

— Зачем? — прозвучало в ответ. — Что могут сделать семеро против целой армии? К тому же эти вряд ли смогут меня удивить. Семеро — три эльфа, два гоблина, полукровка и собака — смешно! Увидишь, Фалья, все будет как обычно: сорки поднимет огненную стену, лучники начнут палить из-за нее, пока мы не подойдем вплотную и, преодолев огонь, не вынудим их на ближний бой. Тогда дело останется за малым, — с этими словами Гойя повернул коня на запад и тронул по бокам стальными шпорами. — Вперед! Пора показать всем, кто хозяин степи.

Оставив за спиной гостиницу Фарума, разбойники растянулись длинной цепью. Армия Гойи выглядела внушительно. На главаре и его приближенных блистали начищенные дорогие доспехи, подаренные в Волдэе. Остальные обходились кольчугами и кожаной броней. Степные кони, все как на подбор золотые, рыжие и медные сливались с травой. Они выкатывали огромные черные глаза и нетерпеливо грызли удила, желая пуститься в галоп, но Гойя никуда не торопился. Он вел своих людей неспешной рысью, с каждым новым шагом внимательно приглядываясь и прислушиваясь к тому, что творится впереди.