Карина Демина - Внучка берендеева в чародейской академии

Знали?

Все знали…

— Не хмурься, Зослава. — Марьяна Ивановна протянула мне платочек. — Неужто ты и вправду думала, что тебя так просто примут?

— Не думала.

Я вытирала подсохшую жижу с лица. И самой было… дико, что поверила в этакое. Мозги… через уши… знать, такие у меня мозги, которые каждый задурить способен.

— Ты сильная девочка. — Мне почудилось, что сказала это Марьяна Ивановна с немалым сожалением. — Справишься.

А то… куда я денуся?

Впредь умней буду.

Эх, мне бы дрына… с дрыном я шуток не боюсь.

Надобно ли говорить, что Еськина шутка, про которую вмиг вся Акадэмия прознала, многим пришлася по нраву. Теперь боярыни, завидя меня, хихикали.

Иные доставали платочки.

Нашлись и такие, которые прислали коробку льняных шариков, уши, значится, затыкать. И пожелания скорейшего выздоровления.

Злилась ли я?

А то… прям-таки из себя выходила, когда думала, какою дурою теперь меня все почитают. Было б во мне дедовой крови хоть на каплю больше, чем ныне, то и вовсе обернулась бы. Правда, вскорости случилось событие, которое меня примирило если не с Еською — придет час, и посчитаемся с ним за этакие шуточки, — то с жизнею нонешней в целом.

Да и то сказать, разве ж плохая жизнь?

Вона, комната моя такова, что не у каждое боярыни имеется. Хозяин, чуя за собой вину, балует невмочно… и учеба на лад идет, что бы там за спиною не шептали. И Архип Полуэктович похвалил намедни…

А тут еще и Арей объявился.

Сам.

Постучал вежливо так, как он умеет.

— Здравствуй, Зослава, — сказал, как дверь открыла. — Пустишь ли?

И ветку сирени протянул.

Где только взял зимою-то? Грешным делом подумалось, что не настоящая эта сирень, намороченная, или, как это боярыня выражается, овеществленная. Ан нет, тяжела ветка, духмяные грозди свешиваются, ластятся к ладоням. И кажный цветочек будто бы светится изнутри.

Нет, не намороченная, этакая детализация не каждому магику под силу.

— И тебе добрего вечера, Арей, — ответила, дар принимая с благодарностью. — Тебе я всегда рада.

И не покривила душою ни на волос.

И вправду рада.

Он же вошел бочком. Огляделся.

Ничего не сказал.

— Драгоценности я вернула, — почему-то вдруг стыдно стало за комнату эту, за ковры и перины, и за прочие вещи… выходит, что задаривает меня Кирей, а я и радая.

— Знаю, — Арей усмехнулся. — Это его разозлило.

Уж надеюся.

— И ты…

— Я виноват перед тобой, Зослава, — голову опустил. А я вновь же не разумею, о какой вине идет речь. — Напоишь чаем?

— Будь моим гостем, Арей…

Ветку сирени я в стакан пристроила. Пусть и не драгоценная она, но дороже всего ларца, о котором нет-нет, а вспоминалось.

Арея усадила. И сама же чаю налила духмяного, заправила его малиновым, бабкою присланным, вареньем. И пожалела, что который день ленуюся до кухни спуститься. Уж не стал бы Хозяин возражать, позволил бы покухарить. Пироги-то у меня, чай, не хуже местных выходили…

— Благодарю.

Чашку принял. И на ладонь поставил. Чай он пил преудивительно, не нашим обычаем, в блюдце переливая, как то моя бабка любила, но и не азарским, заправляя поверху топленым жиром. Мерзь сие великая, но Кирей клялся, что так чай вкус необычайный приобретает.

Верила.

Куда уж необычайней, ежели жиром.

Арей же жиром чай не портил, но и сахаром не прикусывал. Горячим пил, мне ажно глядеть на то больно поначалу было, я ж разочек прихлебнула такого от, с дымком, так после весь язык облез. А ему — ничего.

Вот и ныне на парок дунул, пригубил и зажмурился от удовольствия.

— Хороший у тебя чай, Зослава…

А то… чайный лист-то я простой покупаю, зато после мешаю его что с чабрецом, что с васильковым цветом, что с иными травками духмяными, вот и выходит чай крепкий да ароматный. От такого на сердце сразу легко становится.

Но не Арею.

— Мне не следовало соглашаться, — сказал он, взгляд отводя.

От же ж… сказал и смолк, гадай сама, Зося, на что он там согласился и вообще об чем беседу завел.

— Я силу твою взял.

Я кивнула. Как есть взял. Так я ж сама ее предложила…

— Дело даже не в том, что я взял чересчур много… не сумел остановиться вовремя. Слишком самонадеянным оказался. В теории все просто, но теория и практика — суть две большие разницы.

Я вновь кивнула.

А то и верно… умными словами ежели, а по-простому когда, то это аккурат как с нашею Щеглихою, которой в том годе вздумалось посадить дыни азарские, мол, ежели у нелюдей в степях сухих растут, то у ней прям-таки забуять повинны. Наши-то отговаривали, да Щеглиха — баба упертая, на редкость склочного норову. Вперлася со своими дынями, и все тут. И главное, и семеня нашла, и купца, который дынями торговал, расспросила, как оно надобно. И выходило, что просто: посади да поливай.

В теории.

К осени дыни забуяли. Стебли были толстенные, с косу мою, листья лопухами поднялися, а вот сами дыньки — так и крохотные, с кулачок детский.

Вот тебе и практика.

Ох и матюкалась же она, урожай собирая. А главное, что и на вкус-то оне вышли не сладкими, но кислыми, свиньи и те ести не захотели.

— Я даже не попытался справиться сам. — Арей глядел в чашку.

И я в свою глянула.

Чай темный, поверху былинки плавають… говорят, что есть такие бабки, которые по оным былинкам всю будущую жизню рассказать могуть.

Может, и я тут научуся?

— У меня хватило бы сил довести вас… возможно, хватило бы.

— А когда б нет?

Арей не сразу ответил.

— На вас — точно хватило бы… а я… мне бы минуту всего продержаться… и тогда…

— Если бы да кабы, да во рту росли грибы. Был бы он тогда не рот, был бы цельный огород, — проворчала я, потому как разговор энтот крепко не по нраву пришелся: гадать, чего там оно могло быть, а чего не могло, долго можно. Только я одно знаю. Без Ареевой подмоги я б не выбралась.

И не только я.

— На от, пряничка пожуй. — Прянички принес Хозяин.

Хорошие. Печатные да узорчатые, с белою сахарною корочкой.

Этакие я прежде только на ярмарках и видывала.

— Добрая ты, Зослава…

Но пряник взял.

— Какая уж есть…

— Мне оттого только хуже. Видишь ли… — Он тяжко вздохнул. — Я бы выбрался… теперь понимаю, что выбрался. Возможно, все бы силы потратить пришлось… перегореть…

— Это как?

— Обыкновенно. — На его ладони распустился огненный цветок. — Это как… надорваться, понимаешь? Как есть выгореть изнутри… тогда и огня не осталось бы, только сажа.

Цветок поднимался на тонюсенькой ножке, раскрывал узорчатые лепестки красы необыкновенной. И залюбовалась этаким-то дивом.

— А если нет во мне магии, то и… — Арей сжал кулак.

И цветка не стало.

Договаривать не будет, не дура я совсем, так пойму. Ежели магии в нем не останется, то и в Акадэмии ему делать нечего будет. Тогда-то ему две дороги, аль к хозяйке своей, которая этакой встречи не чает дождаться, аль в петлю.