Карина Демина - Внучка берендеева в чародейской академии

— А что, нельзя?

— Можно, отчего ж нельзя… знаешь, про нее многое сказывают… всякого… к примеру, что был у Марьяны Ивановны некогда муж… и сын… да только людьми они были, потому и скоро век свой сменяли, зато от сына остался внук. Очень его Марьяна Ивановна любила…

На тропочку свернули, которая промеж сугробов пролегла нитью гнилою. То исчезнет такая, то разорвется, и торчат хвосты уродливые. Ступать-то на нее неохота, а Кирей знай ведет-волочет…

— И из любви, не иначе, купила ему земель… вернее, невесту сначала, чтоб рода древнего, славного, а следом и земель, которые род этот растерял. Чай, денег у нее было вдосталь, и милости царское. Она еще нынешнего царя батюшке служила. Верой да правдой, говорят, служила… пока он ее внука на плаху не спровадил.

— За что?

— За то, что смуту затевал. Не он сам, невестушка Марьяны Ивановны гонорливая была… так говаривали… и родни у ней немало. И родня та спала и видела, как бы былое величие роду возвернуть. Приняли неравного… да не забыли, что иной он.

Кирей остановился.

А и место для беседы-то выбрал! Мало не дошли до корпусу некромантского, вон он, возвышается уродливым горбом, торчит из перин-то снежных.

— Матушка в царевы покои вхожа была… вот и решили воспользоваться… это дело такое, Зослава… могли бы и иным путем, службой там верной или подвигами во имя царево себя прославить, да только это же и времени, и сил требует немалых. Куда уж проще старого царя потравить, а малому голову задурить… только что-то там у них не вышло.

Снег пошел.

Легкий и белый, сыплется серебром с небес, ложится мне на плечи, на руки, и не чую я холода, только… не знаю, тоску? В дома-то все просто… что снег, что солнце — а в радость, и этаких малых радостей набирается изо дня в день, а туточки не продыхнуть от забот. Вот и стою, гляжу, а радоваться не выходит. Все мысли какие-то дурные в голове шевелятся…

— Многие тогда на плаху пошли…

— Откуда ты…

— Сама подумай…

От царицы, не иначе, кто еще этакое рассказать бы сподобился?

— Верно, Зослава. — Кирей глядел на некромантский корпус задумчиво. — Она часто повторяла, что корни будущего в прошлом упрятаны. Сперва я не понимал, а теперь… смотри, вот внука Марьяны Ивановны на плаху отправили. Невестушку в монастырь. Дочку их, правнучку, стало быть, под царево крыло… да только и там неладно случилось… про то матушка сказывать не желала. Только обмолвилась как-то, что в петлю сама она полезла.

Я молчала.

Да и чего сказать? Горе чужое, а все одно горькое. И жаль мне Марьяну Ивановну, потому как страшное это дело, родных лишиться.

— Вот и выходит, что есть у Марьяны Ивановны обида на род царский… она ведь знахарка, каких поискать… Божинин дар. Да только и он царю не помог, как нужда пришла… три жены… а наследник лишь один. Будто проклял кто…

— Кто?

— А разве я ведаю. — Кирей раскрыл ладонь. Снежинки сами на нее летели, садились да таяли, коснувшись смуглое кожи. — И не только я… думаешь, не смотрели царя магики? Что ваши, что пришлые, и царицу… и весь род до третьего колена. Было б проклятье, неужели не углядели бы? И стало быть, судьба… а судьба, она не сама собой выплетается.

На снежинки он глядел с восторгом.

— В степи снега нет, — признался. — Случается холод. И мороз, когда травы становятся стеклянными… мне когда-то нравилось летать на коне да по седому ковылю… скучаю я.

— Думаешь, Марьяна Ивановна…

Была ведь у нее тайна, да только не удалось мне и краешком ее зацепить.

— Думаю, есть у нее обида и на царя, и на весь род его. Думаю, что лечить она умеет, а кто лечит, тот и покалечить сможет так, что никто до правды не доберется. Царица к себе знахарок не подпускала. И магов… и вовсе хоронилась, пока не родила… уезжала, стало быть, по монастырям, по скитам… к родичам, опять же. Уж не знаю, святые места ей помогли или еще что, но, видишь, троих родила…

…и двоих схоронила.

Горькая судьба.

Нет, и в Барсуках случалось, что мерли дети. Они-то, пусть и под крылом Божининым, да все одно… минулым летом случилось Макейчикову младшенькому по ягоды пойти да на змею наступить, или Горюхиных девка хлебанула летом колодезной водицы и слегла с лихоманкой, чтоб в два дня сгореть. Уж на что бабка моя билась, а все одно.

Судьбу не переломишь, так она сказала.

— Я тебе это рассказал, чтобы знала, Зослава… как не станет меня, то и…

— Что ты такое говоришь?!

Неужто и сам хоронить себя вздумал?!

— Потом поймешь. — Кирей отмахнулся. — Просто помни, что… ты рядом с царевичами долгехонько. А будешь еще дольше. И многие, кто поймет, что не случайный ты тут человек, захотят с тобою дружбу водить. Средь них же всякие люди сыщутся. И те, кто просто выгоды себе ищет, и те, которые…

…зло творят.

А могла бы Марьяна Ивановна… ох, не ведаю и ведать не желаю.

Кому исцелять сила дадена, разве может он ее во зло оборотить? Однако ж учил дед, что у любой силы, как и у монеты, две стороны… а потому гляжу я на некромантский корпус и… на снег еще гляжу.

Белый он и чистый.

Не знаю, сколь долго стояли мы, но первым Кирей возвернулся из глубин собственных мыслев, каковы, полагаю, были тяжкими да муторными. Отряхнулся он по-собачьи, сапожком снег с тропиночки стер да и кошель наземь поставил.

— Отойди, Зослава, — велел, а сам рученькою над кошелечком Ксении Микитичны провел. И пальчики-то хитро скрутил, загогулинами, я еще подумала, что не скоро магиком стану, небось, этак кренделя из рук крутить с младенческих годочков учиться надобно.

Тяжела магическая наука.

Ждала я, что полыхнеть по-над кошелем пламя.

Аль дым взовьется.

Аль еще какая напасть приключится, но ничего, только чихнул Кирей. И нос коготочком поскреб. А после другим осторожненько так завязочки кошеля дернул.

— Ну да… не дура же она себя травить…

Пробормотал так, а кошель и развязался. Внутрях же другой обнаружился, не расписной, зато из тонкое шкуры.

А в ем и третий.

Эк хитро-то.

Только с каждым кошелем улыбался азарин все шире…

— Вот оно что… — пробормотал он, вытаскивая последний, уже не кошель, а сверточек. В нем же — будто бы сажа печная… — Подойди, Зослава…

Подошла.

Бочком. Осторожненько… не сажа, но порошок некий, черный да жирный, поблескивает, пахнет… слабо пахнет, я-то едва почуяла, а человек, небось, и вовсе не услышал бы этого цветочного аромату… будто ландыши?

Иль чемерица?

Меж ними сходство малое, а чудится мне то один запах, то другой.

— Мерзкая штука… и, главное, интересная. Знаешь, что это? Не знаешь, — сам на вопрос ответил Кирей. — Оно и правильно… а вот они сразу бы распознали.

И на корпус указал.