Стивен Эриксон - Сады Луны

— Легче последить за тобой, — согласился бог. — Нужно поговорить с моим спутником…

— Как хочешь, — перебил Паран. — Если бы только я мог встать…

Бог хитро расхохотался.

— Если ты встанешь, то пойдёшь. И только в одну сторону. Тебе дали отсрочку — и если Худ явится, чтобы поднять тебя на ноги, тебя поведёт его рука, а не наша. Великолепно. А если будешь жить, моя тень последует за тобой.

Паран хмыкнул.

— Сколько народу теперь собралось в моей тени.

Его взгляд снова упал на Гончих. Псы пристально смотрели на него, а их глаза мерцали, как угольки. Я ещё до вас доберусь. Алый свет стал ярче, будто его раздуло это мысленное обещание.

Бог снова заговорил, но мир вокруг Парана потемнел, поблек и угас, голос пропал, и вместе с ним — все чувства, кроме возобновившегося звона вертящейся монеты.

Неизвестно, сколько прошло времени. Паран бродил по воспоминаниям, которые, казалось, давно утратил: вот он — ребёнок, который цепляется за платье матери и делает первые, неуверенные шаги; вот бурная ночь, когда он бежит по холодным коридорам в спальню родителей, шлёпая крохотными ножками по каменным плитам пола; вот он держит за руки двух своих сестёр, они стоят на мощёном дворе и ждут, ждут кого-то. Образы рассыпались у него в голове. Платье матери? Нет, это же старая служанка в усадьбе. Не в спальню родителей, а в комнату слуг; а там, во дворе, с сёстрами, они простояли пол-утра, ожидая приезда матери и отца, людей, которых они едва знали.

В его сознании проплывали сцены, мгновения, исполненные таинственным смыслом, скрытой значимостью, кусочки загадки, которую он не мог распознать, собранные чужой рукой с неведомой целью. Паран мысленно содрогнулся от ужаса, когда почувствовал, что нечто — кто-то — перебирает важнейшие события его жизни, переворачивая их и бросая в новую тень настоящего. Уверенная рука… играла . С ним, с самой его жизнью.

Странная смерть…

Он услышал голоса.

— Вот проклятье, — перед открытыми, пустыми глазами Парана возникло чьё-то лицо. Лицо Хватки. — Не повезло ему, — сказала она.

Рядом заговорил сержант Мураш:

— Никто в Девятом его бы так не отделал. Только не в городе.

Хватка протянула руку и коснулась раны на груди, её пальцы на удивление мягко пробежали по его разорванной плоти.

— Это не работа Калама.

— Ты тут побудешь? — спросил Мураш. — Я схожу, приведу Вала и Молотка, и кто там ещё появится.

— Валяй, — ответила Хватка, обнаружив вторую рану в восьми дюймах под первой. — Это второй удар, правой рукой, слабый.

Вот уж и правда странная смерть, подумал Паран. Что его здесь задержало? Ведь он был… там? Там были жара, жгучий жёлтый свет? И голоса, фигуры — призрачные, неразличимые, там, под аркой из… из человеческих тел с за крытыми глазами и распахнутыми ртами. Хор мертвецов… Паран был где-то в другом месте, но вернулся к этим настоящим голосам, настоящим рукам, касавшимся его тела? Как он вообще что-то видит через пустые, стеклянные глаза, чувствует мягкие руки Хватки на своём теле? И откуда эта боль, которая поднимается из глубин, словно левиафан?

Хватка отвела руку и, опершись локтями на бёдра, присела на корточки рядом с Параном.

— А вот как же так вышло, что у тебя до сих пор кровь идёт, капитан? Ранили-то тебя по меньшей мере час назад.

Боль всплыла на поверхность. Паран почувствовал, как его липкие губы сплёвывают. Его челюсть щёлкнула, и он рывком втянул в себя воздух. А потом закричал.

Хватка молниеносно отскочила, и в её руке словно по волшебству оказался меч. Она отступила к дальней стене переулка.

— Милостивая Шеденуль!

Сапоги застучали по мостовой справа от неё, и Хватка рывком повернула голову:

— Целителя! Этот ублюдок ещё живой!

Третий колокол после полуночи звучно прогудел над Крепью, отозвался эхом на опустошённых комендантским часом улицах. Начал моросить дождь, и небо затянуло мутной золотистой дымкой. Перед большой, просторной усадьбой в двух кварталах от старого дворца, в котором расквартировали Вторую, два морпеха, закутавшись в дождевики, стояли на посту у главных ворот.

— Вот уж мерзкая ночка, точно? — поёжился один из них.

Другой переложил пику на левое плечо и харкнул в канаву.

— Какая проницательность, — покачал он головой. — Если вдруг совершишь ещё какое-нибудь потрясающее открытие, ты уж поделись со мной, слышишь?

— Да что я сделал-то? — обиженно возмутился первый.

Второй солдат вдруг замер.

— Тихо, кто-то идёт.

Стражники напряжённо ждали, сжимая в руках оружие. С противоположной стороны улицы появилась фигура и шагнула в круг света от факелов.

— Стой, — прорычал второй стражник. — Подходи медленно, и молись, чтобы у тебя тут было важное дело.

Человек сделал шаг вперёд.

— Калам, «Мостожоги», Девятый, — тихо сказал он.

Морпехи не очень-то успокоились, но «мостожог» не приближался. Его тёмное лицо поблёскивало под дождём.

— Чего тебе тут надо? — спросил второй стражник.

Калам хмыкнул и бросил взгляд назад на улицу.

— Мы не собирались возвращаться. Что до дела, так лучше бы Тайшренну о нём не знать. Понимаешь, солдат?

Морпех ухмыльнулся и снова сплюнул в канаву.

— Калам — ты же, выходит, капрал у Скворца, — в его голосе зазвучало уважение. — Для тебя — что угодно.

— Это точно! — пробурчал другой солдат. — Я был в Натилоге, сэр. Если хотите, чтоб нас дождь ослепил на часок, только скажите.

— Мы пронесём внутрь тело, — сказал Калам. — Но ничего такого на вашем дежурстве не было.

— Клянусь Вратами Худа, не было, — откликнулся второй морпех. — Тихо было, как на Седьмом Рассвете.

Издали послышались шаги. Калам жестом позвал подошедших за собой, а потом скользнул внутрь, как только первый стражник отпер ворота.

— Как по-твоему, чего они задумали? — спросил он, когда Калам исчез.

Другой пожал плечами.

— Надеюсь, что-то такое, чем подавится Тайшренн, Худ бы побрал этого убийцу и предателя. И они же «Мостожоги», так что именно это они и устроят. — Стражник замолчал, когда подошли остальные. Двое несли между собой третьего. Глаза второго солдата широко раскрылись, когда он увидел чин раненого и кровь на его перевязи.

— Опонново счастье, — присвистнул солдат, обернувшись к ближайшему «мостожогу», человеку в потрёпанной кожаной шапке. — Вот уж не пряником, так кнутом, — добавил он.

«Мостожог» сурово на него посмотрел.

— Если увидишь женщину, которая идёт за нами, не стой у неё на пути, понял?

— Женщину? Какую?

— Она из Девятого, и сегодня, кажется, хочет крови, — ответил тот, когда они с товарищем вносили капитана в ворота. — Забудь про пост, — бросил он через плечо. — Просто оставайся в живых, если сможешь.