Когда смерть разлучит нас… (СИ)

Отличная тема для разговора, да.

Подняв взгляд от своих рук, сжатых на руле, Брес осмотрелся. Глядите-ка, он даже не подумал о том, что было бы неплохо остановиться у того супермаркета. А теперь… нужно было отвечать, но что-то ему подсказывало, что «я преследую тебя» вызовет вполне резонное недовольство.

— Мне жаль, что все так получилось. — Проговорил он вместо ответа. — С Мирандой.

— Это ваше личное дело. — Безразлично бросила она, после чего схватилась за ручку двери. — Вы нужны ей. Не понимаю, какого черта вы делаете сейчас здесь.

Он не дал ей выйти. Нет, расставание на такой ноте недопустимо между ними. Только не теперь. Потому Брес сжал предплечье девушки, дергая ее обратно. Темные глаза широко распахнулись, словно не веря, что он мог себе позволить нечто подобное. Возмутительное. Пугающее.

— Я люблю тебя. Так понятно?

Ох, едва ли. Долгожданный момент его признания настал, а Айрис вновь попыталась уйти, на этот раз движимая страхом, а не благоразумием. О, кстати, последнее ему бы очень даже пригодилось, потому что он решил, что к словам нужно добавить действия в качестве доказательства. Притянув ошарашенную девушку к себе, он наклонился и приник к ее плотно сжатым, дрожащим губам своими.

— Дай мне свой рот. — Прошептал Брес, отклоняясь от ее губ, прижимаясь к ним снова, целуя, проводя языком, требуя ответить. — Позволь мне поцеловать тебя. Я так хочу. Так долго… если бы ты знала, как долго я ждал этого.

Как некогда, в тот день их первой встречи, при первом чувственном прикосновении, реакцией Айрис была не готовая на всё страсть тела, а полная недвижимость, так и теперь: она замерла, напряглась, даже перестала дышать. И лишь через минуту ожила, дернулась от него в сторону, попыталась предотвратить сближение руками, отворачиваясь.

Хорошо. Да, он понял, что она считает его ублюдком, недостойным ее. Она права от и до, конечно, но нужно было что-то помощнее, чтобы остановить его в данный момент. Экспресс на полном ходу, быть может.

Айрис просто не знает, не помнит, не хочет вспоминать его и ту одержимую жажду, с которой он ждал ее все эти века. Одну лишь ее… и отказывать ему теперь в таком примитивном удовольствии? В простом поцелуе?

Положив одну руку на ее затылок, зарывшись в ласковый шелк волос, а другой мягко обхватив тонкую женскую шею, Эохайд умолял каждым движением, полным сдерживаемой страсти, ответить, дать ему шанс, впустить…

Она ответила. Потому, стоило ему отклониться, как его лицо обожгла пощечина. Окей, собственно, Айрис была единственным человеком, которому это не только разрешалось, но от которого приветствовалось.

— Заслужил. — Хрипло согласился мужчина, возвращая на нее свой взгляд.

Айрис тяжело дышала, глядя на него глазами самого гнева, паники и… о, да, желания.

— Как вы… когда ваша жена…

Брес посмотрел на кольцо на своей руке. Скажи он, что вещица ничего не значит, и получит по второй щеке. И, конечно же, опять стерпит, хотя евангелие не было его настольной книгой.

— Я не собираюсь быть частью вашей мести! — Отрезала девушка и ее третья попытка выйти закончилась так же как и предыдущие.

— Это не месть. Я люблю тебя, слышишь? Довольно давно…

— Да вы меня знаете всего месяц!

— …и все это время я просто ждал возможности, чтобы сказать тебе это и не отпугнуть. Можешь считать, что я нетерпеливый сукин сын.

— Нет. Вы сумасшедший.

— И сумасшедший тоже. Айрис… в смысле, Каролайн…

Девушка медленно покачала головой, словно вообразить степень его извращенности и испорченности ей было не под силу.

— Я думала, что вы другой. А на самом деле, вас со всеми остальными мужчинами роднит стремление к количеству, а не качеству. Вам плевать кто, вам главное — как много. Я… я еще никогда не была так чудовищно разочарована. — Ох, дьявол, лучше бы она его снова ударила. — Поезжайте обратно к своей жене, мистер Эохайд. И не думайте, что она в чем-то хуже вас.

Дверь за ней захлопнулась. Оставшись в оглушающей тишине, Брес взглядом проводил Айрис до порога ее дома. Не обернулась. Ни разу.

И почему ему кажется, что он играет одну и ту же роль из раза в раз? Меняются только декорации. Знала бы она, как это больно для мужчины, особенно, для такого как он — быть отвергаемым снова, и снова, и снова.

И Бреса поражала ирония Фортуны: независимо от времени обстоятельства складывались таким «удачным» образом, что Айрис не могла стать его, не нарушив при этом законов морали. За все минувшие года она была то замужней дамой, то младшей сестрой, которую нельзя было выдать раньше старшей (а на это рассчитывать не приходилось), отчего Айрис берегли всем чокнутым кланом как зеницу ока, и потому Брес со своими ухаживаниями казался ей… ну, как всегда, на самом деле, — кобелем и сволочью. То пленницей за секунду до исполнения смертельного приговора, который приняла охотнее, чем попытку Бреса, вызволить ее. Ведь первое обеспечивало ей вечную жизнь героя, а второе — короткую жизнь в позоре. В последний же раз их встречи, она зачем-то ушла в монастырь!

Брес не знал кем нужно быть, что понять, просто понять поступки этой женщины! Человеком, вероятно.

Но что сейчас важнее… какие слова помогут ему объяснить ситуацию, в то же время не характеризуя его, как сумасшедшего или как легкомысленного волокиту? Такие слова вообще существуют?

Поворачивая ключ в замке зажигания, Брес был чертовски недоволен. Собой. Ситуацией. Айрис. И, кстати, ему только что пришла в голову гениальная мысль: он знает, с кем поделиться своим настроением.

Два дня назад, как раз после того безумно-безрассудного поступка мистера Эохайда, Каролайн написала прошение о переводе к другому преподавателю на курс лекций «зарубежная литература». В качестве причины указала «религиозные» — единственное, что не нужно было расшифровывать и к чему не прикопаешься.

И вот с сегодняшнего дня она официальный слушатель мистера Байвера — шепелявого старика с опрятной, седой бородой, которую он нервно поглаживает, когда пытается достать из недр своей памяти какое-то имя или дату. Его лекции были и в половину не так увлекательны, как ораторские выступления мистера Эохайда. И собирали аудиторию они в три раза меньше. И все же был у Бейвера один огромный плюс: от него не следовало ожидать сюрпризов. Он был уже стар и слаб телом, ввиду этого безразличен ко всему, даже к своему предмету, и работал только лишь за зарплату, не борясь за внимание молодых умов.

Иногда профессор словно выпадал из реальности: его веки устало закрывались, повесть обрывалась, наступала тишина. В эти опасные моменты в аудиторию без предупреждения проникало сокрушительное воспоминание.