Макс Фрай - Вся правда о нас

Вот и теперь я не встал и не ушёл, а зачем-то принялся объяснять:

— В том-то и дело, что много лет назад. И по другому поводу. И, если на то пошло, совсем другому человеку. Цитируя, всегда следует учитывать контекст. И самое главное, речь шла вовсе не о той разновидности надежды, которую я испытываю сейчас. Когда надежда ослабляет и парализует волю, она — действительно глупое чувство. А когда даёт силы и мобилизует к действиям, становится драгоценностью, отказываться от которой добровольно нет дураков.

— Ты совершенно прав, — неожиданно согласился Шурф. — А я лезу к тебе с поучениями, хотя ты пришёл не за ними, а за помощью. Которую я вряд ли способен предоставить в нужном тебе объёме, но это не повод так безобразно себя вести.

— Да ладно, — отмахнулся я. — Всех нас порой заносит. Ты сколько суток уже не спал?

— Я бы предпочёл оставить эту информацию при себе, — сказал он.

Взял со стола трубку и принялся её раскуривать.

— Хорошее дело, — одобрительно кивнул я. И полез было в карман за сигаретами. Но рука так и застыла на полдороге, потому что в этот момент табак в трубке Шурфа наконец вспыхнул. И на мгновение озарил его лицо.

Штука в том, что в полумраке я теперь вижу гораздо лучше, чем прежде, а всё-таки далеко не так хорошо, как коренные жители Угуланда, у которых прекрасное ночное зрение врождённое, совершенно в порядке вещей. Вероятно, это одно из естественных следствий проживания в Сердце Мира. По крайней мере, чем дольше я живу в Ехо, тем лучше вижу в темноте. Но, в отличие от местных уроженцев, подолгу читать ночью без лампы пока всё-таки не могу. И деталей на расстоянии особо не различаю. В том числе, выражений лиц.

Поэтому только сейчас, при свете вспыхнувшей трубки я увидел, что друг мой выглядит, как наспех оживлённый покойник, для которого вся эта имитация жизни, конечно, чрезвычайно мучительна, но он твёрдо решил терпеть до последнего. И виду не подавать.

— Так, — сказал я. — Понятия не имею, что именно у тебя стряслось. Но точно знаю, что оно стряслось. И что это какой-то лютый ужас. Конечно, ты имеешь полное право ничего не рассказывать. Но ты знаешь, какое у меня воображение. И какие кошмары я способен придумать, если ты не скажешь мне правду. И примерно представляешь, что я могу в связи с этим устроить.

— К несчастью, представляю, — согласился он. — Поэтому если бы у меня действительно что-то стряслось, я бы предпочёл сразу поставить тебя в известность, предварительно связав по рукам и ногам. Но в данном случае ты превзошёл самого себя. И выдумал какой-то одному тебе очевидный «лютый ужас» на совершенно пустом месте.

— Да ни хрена я не выдумал. И ты это знаешь. И сейчас ругаешь себя за то, что вообще согласился со мной встретиться. И за то, что не догадался отвернуться прежде, чем закурил. А за то, что позволил своим чувствам как-то проявиться на лице, ты себя не просто ругаешь, а уже практически к смертной казни приговорил. Зря, кстати. С точки зрения стороннего наблюдателя, с лицом у тебя всё в полном порядке. Усталое, не более того. Просто я не совсем сторонний наблюдатель. А, можно сказать, твой персональный пророк. Правдивый, не хуже нумбанского, так что можешь к нему не ездить…

На этом месте Шурф адресовал мне взгляд, исполненный столь ослепительной ярости, что я до сих пор не понимаю, как тогда уцелел.

Так он смотрел на меня только однажды — перед тем, как убить. Вернее, предпринять такую попытку. Но в тот раз поведением моего друга управлял подчинивший его волю колдун Гугимагон [29] Речь о событиях, описанных в повести «Тень Гугимагона». , а сейчас он, похоже, был готов обойтись без посторонней помощи.

Счастье, на самом деле, что я его совсем не боюсь. И вместо того, чтобы крушить всё вокруг, спасая свою шкуру, понимающе улыбнулся:

— Если ты твёрдо решил меня укокошить, дай хоть завещание сперва составить. Отпишу тебе половину своего состояния. Ты же в отставку с голой задницей уйдёшь. Жалования Великим Магистрам, насколько я знаю, по уставу не положено, а казнокрада из тебя не выйдет, хоть тресни. Да и что там из вашей казны сейчас украдешь, смех один…

— Не говори ерунду, — холодно сказал Шурф. И отвернулся.

— Ерунду — в том смысле, что с Орденской казной уже всё в порядке? И ты начал понемногу её разворовывать? Прости, я опять тебя недооценил. А ведь буквально только что обещал никогда больше так не поступать. Как ты меня вообще терпишь.

На этот раз он уставился на меня с возмущённым изумлением. Так учёный смотрит в микроскоп, где между предметным и покровным стёклами беспечно резвится новорожденный вирус, полную невозможность существования которого он только что блестяще доказал.

Пока я прикидывал, что он в меня сейчас метнёт — молнию или всё-таки просто самопишущую табличку, случилось чудо.

Сэр Шурф Лонли-Локли наконец-то обрадовался, что я пришёл. Хотя на лице это совершенно не отразилось. Но говорю же, меня не обманешь.

— Сам знаешь, как иногда бесит, что в Мире есть человек, от которого ничего невозможно скрыть, — сказал он.

Ха. Ещё бы я не знал.

— На самом деле от меня ещё как можно, — сказал я. — Очень многое. Да практически всё, кроме полного трындеца.

— Кроме чего?

— Полного конца обеда. Ты сейчас выглядишь так, словно именно он для тебя и настал. Но не беспокойся, подробности мне неизвестны. Чтению мыслей я до сих пор не выучился; впрочем, и не собираюсь. И решение головоломок — не моя специализация. Не хочешь, не рассказывай. Я, конечно, напридумываю Магистры знает чего и с перепугу свихнусь окончательно, но это неважно. Сойти с ума я всё равно планировал в самое ближайшее время. Катастрофой больше, катастрофой меньше, какая уже разница.

— Ну всё-таки со мной никакой катастрофы не произошло, — заметил Шурф.

Хотел бы я, чтобы его голос звучал несколько уверенней.

— А если и произошла, то давным-давно. И я об этом, положа руку на сердце, сам всегда догадывался, — добавил он. — Теперь не догадываюсь, а знаю. Что, на самом деле, к лучшему. Правду о себе следует знать, а не подозревать. Знание мобилизует.

— Правду, значит? — переспросил я.

Вспомнил, как он взвился от моей невинной шутки насчёт нумбанского пророка, сложил два и два, получил четыре, глазам своим не поверил, пересчитал — четыре, и хоть убей. Похоже, Шурф и правда мотался в Нумбану. Сколько дней мы уже не виделись? Почти три? Ну значит, когда-то примерно тогда.

— Разумеется, я побывал на ярмарке, — подтвердил Шурф. — Неужели ты думал, будто я упущу такой шанс?

— В голову не пришло бы, что тебя может заинтересовать возможность услышать какую-то правду из чужих уст — всё равно, чьих. Ты производишь впечатление человека, который сам давным-давно знает о себе всё, что ему нужно. Всё-таки я совершенно не разбираюсь в людях. Даже когда эти люди — ты.