Терентий Гравин - Игрок поневоле

Да и сам момент возможно даже показного внимания к Броку можно трактовать двояко. Ведь не обязательно в него влюбляться, можно ведь просто расслабиться, а то и притвориться заинтересованной. А притворяются для чего? Правильно! Чтобы позлить, завести, подвигнуть на ответные действия самого интересного кандидата. То есть — меня. Потому что верить в кандидатуру Димона — лучше сразу повеситься, наплевав на эту унылую и серую жизнь.

Конечно, мои рассуждения не поддавались стройной логике, как говорится, выглядели сильно притянутыми за уши. Но чем поддаваться унынию и тоске, лучше самого себя убедить в самом благоприятном развитии любовных отношений и делать всё от меня зависящее, чтобы так оно и сложилось в дальнейшем.

Тем более что я вспомнил об одном из самых первых общений с сиядой, когда она утверждала, что мужчина должен бороться за женщину постоянно. Если это были не пустые слова, то её поведение прекрасно укладывается в нелогичную и абсурдную канву нынешнего поведения. Она словно специально делает всё, чтобы меня позлить, вывести из себя, ошарашить, покорить, превратить в тряпку, коей уже стал наш доблестный паладин.

Припомнилось мне ещё несколько моментов, когда красотка пускала в ход всё своё оружие, пытаясь ослепить и покорить. К примеру, её эффектные выходы в новых одеждах. Тогда только я один, по стечению разных обстоятельств и наработанной уловки в виде команды «Урод!», оставался адекватным внешне и беспристрастным. И только это, если верить личному жизненному опыту и всему, что прочитал или увидел, может привести любую красотку в бешенство. Мол, как же так? Почему не уронил челюсть на пол? Где раскатанная губа и текущие слюнки? Я вся такая-растакая, а он никакого внимания?!

Заводит это дамочек, ох как заводит! Особенно прирождённых кокеток и слишком самоуверенных в себе куртизанок. И придя к таким выводам, я понял, что вся борьба ещё впереди. А чтобы отметить своё преимущество внешне, следовало всеми силами показывать бравое, если не весёлое настроение. Как это сделать во время рабочей, напряжённой суеты? Мы ведь не просто раскладывали травки по пакетикам и надписывали их, мы ещё и отваривали некоторые в кастрюльках, установив те на небольших горелках, а потом и оружие смачивали соответственно рецептам.

Но выход, особенно русские люди, отыщут всегда. Вот я и предложил Александру:

— Какие наши песни ты помнишь? Начнём хотя бы с этой… Давай, подпевай! — и запел: — Пусть бегут неуклюже пешеходы по лужам…

Малой глянул на меня вначале дикими глазами, но тут же подхватил с середины первого куплета:

— И неясно прохожим в этот день непогожий…

А дальше пошло веселье. Что характерно, уже во время первой песни сияда пару раз появилась в нашем поле зрения, посматривая в нашу сторону с недоумением. А мы не сильно-то перебирали с репертуаром. Что в голову взбрело, то и пели. Лишь бы второй подпевала знал слова песни хотя бы частично. Поэтому у нас на ура пошли такие несовместимые, казалось бы, между собой песни, как «В траве сидел кузнечик» и «Десятый наш десантный батальон». Затем «Тили-тили, трали-вали!» и «Тёмная ночь». Особенно лихо в нашем исполнении прозвучали «Песня про зайцев» и «Очи чёрные». То есть концерт получился на славу. Ещё и в тех фрагментах, слова которых мы забывали, несли полную отсебятину, что веселило ещё больше, и наши паузы со смехом становились всё продолжительней.

Петь я умел. Да и напарник не подвёл со своим юношеским баском. Так что поставленные цели были не только выполнены, но и перевыполнены. Потому что мы сами здорово развеселились и расслабились. Как говорится в песне «…уйдите прочь, грусть и печали!», так и у нас всё ненужное ушло, а оптимизма и хорошего настроения прибавилось.

И наша золотая рыбка, как говорится, клюнула. Женщины, они вообще по натуре существа, инстинктивно тянущиеся к веселью, развлечению и смеху. Если, конечно, они молодые и здоровые. Подобная тяга в них природой выживания заложена. Вот и Даниэлла вначале стала часто мелькать в общем зале, потом уселась в дальнем углу, затем перебралась в центр зала, пытаясь всякими ужимками и громким разговором с Димоном привлечь к себе интерес. Но на нас это не действовало. Не обращая никакого внимания на потуги красавицы, мы словно сизари тире жеребцы самозабвенно пели и громко ржали над каждой удачной импровизацией. Да и работа спорилась, уже близившаяся к завершению.

Такого откровенного игнорирования своей особы сияда уже не вынесла. Почти вплотную приблизившись к нам, она выбрала короткую паузу между куплетами украинской песни «Ты ж мэнэ пидманула!» и обратилась к нам с претензиями:

— Чего это вы так расшумелись? Вы в гостинице не одни, поэтому не забывайте, что нельзя нарушать покой других постояльцев! И что это вы тут варите? Почему посмели из обеденного зала устроить вонючую лабораторию?

Мы оба скептически на неё полюбовались, словно видели в первый раз, а потом мелкий с ехидцей пробормотал:

— Ой, тётенька, пустите меня погреться, а то давно ничего не ел и переночевать негде.

Пусть и в переносном, абстрактном смысле, но ответ сударыне Дарзлей он дал. Я же всё-таки решил выяснить конкретные пожелания дамы:

— Если мы не даём спать вашим детям, мэм, то будем петь тише. Перед остальными постояльцами мы готовы извиниться позже. Пусть только соберутся здесь в этом зале и выстроятся вон под той стеною. Желательно задом к нам и нагнувшись. А по поводу варки, так мы давали объявление «Требуются помощники!», но никто не откликнулся. Так зачем теперь сохнуть от зависти, что не удалось влиться в такой дружный и весёлый рабочий коллектив?

Мои слова, как и последний вопрос, Даниэлла со свойственной только женщинам простотой проигнорировала. Зато присмотревшись ещё к нескольким травкам, которые оставались на столе, она потянулась ручками:

— Ого! А ведь они совсем непростые… — и тут же отдёрнула руки после моего строгого окрика:

— Осторожно! Эта трава и в самом деле очень опасная. Особенно женщинам к ним прикасаться не рекомендуется.

— С чего бы это?

— Потому что после этого женщина уже никогда не сможет обмануть мужчину, — скорбным тоном выдал я великую тайну. — И женщины после этого кончают жизнь самоубийством. Ибо для них пропадает всякий смысл существования в нашем бренном мире.

Ух, как она на меня посмотрела после этого! Похлеще, чем Ленин на буржуазию. Мне так кажется… И после жестокого взгляда демонстративно протянула руку, взяла растение и, поднеся его к глазам, стала внимательно рассматривать. Конечно, с её пятьдесят вторым уровнем сил и знаний в магии она, несомненно, могла увидеть в стебельках и листиках много чего интересного. Но так как продолжала молчать, не спеша делиться с нами результатами своих наблюдений, я её поторопил: