Галина Гончарова - Волк по имени Зайка (СИ)

Король слушал.

А потом кивком подвел итоги.

— Лайри Торвальд была достойной женщиной. Я хочу съездить и проститься с ней. Гонца, предупреждающего о моем приезде, отправить сейчас, а выезжаем с утра.

Я едва не упал королю в ноги.

Отсюда, если неспешно — дней пятнадцать до Торвальда а если поспешить — то и быстрее можно. Его величество усмехнулся.

— Филипп, я ценю тебя и знаю — ты не станешь мне врать. Так что разберусь в ситуации. Позови ко мне секретаря и возвращайся сам. Расскажешь мне подробно, что вы еще про Ройла узнали.

Я поклонился и отправился на поиски.

Интересно, что знает его величество, если он принял такое решение? Доверчивостью наш король не страдает, значит, что‑то у него есть на Ройла, просто прижать его не получается. Но что?

Колин.

Когда я увидел гроб, меня затрясло так, что пришлось покрепче стиснуть зубы. Горло перехватило, на глаза навернулись слезы…

Мама, мамочка, родная моя…

Дайрин опять присела, демонстрируя свои прелести.

— Моему лойрио…

— Пошла вон.

В темных глазах сверкнул гнев.

— лойрио.

— Вон. Пошла, — медленно и с расстановкой повторил я. еще тут каждая шлюха будет рот открывать.

Судя по всему, девка была сообразительной. Она подхватилась и умчалась за дверь, не забыв крепко приложить ее о косяк. И правильно. Еще минута — и я бы ее за волосы отсюда выволок.

Подошел, опустился на колени пред гробом.

— Мама, родная моя…

Тишина.

Если и есть где‑то чертоги Сияющего — ответа из них не дождешься. И болит в груди, и в глаза словно бы песку насыпали, и шумит в ушах, и стискивает голову черным обручем боли.

Хочется плакать но не получается и сквозь стиснутые зубы вырываются холодные сухие рыдания или всхлипы, а слез все нет и нет…

— Мамочка, прости, что не смог тебя уберечь. Прости меня за все, родная. Четырехликим клянусь — я отомщу! Я страшно отомщу!

Зайка притихла рядом, смешно шевеля влажным носишкой, словно принюхиваясь. Я положил руки на холодное полированное дерево. Легко сдвинул крышку.

Запах смерти, запах тления…

Совсем чужое лицо. Смерть меняет людей, и все же — те же светлые косы, тот же высокий лоб и прямой нос…

Глаза закрыты, в углах рта — морщинки, на лбу, на щеках… как же тяжело тебе пришлось, родная… и руки… ногти обломаны, пальцы распухли.

Мама, прости меня.

Зая.

Колин выл, как волчата воют над телом матери. Я видела это, и было даже чуть неловко. Наши мальчишки никогда не плакали, а, впрочем, у них и нужды не было. У нас же есть звериная половина. А хищник горя не ведает. Обернись да побегай — все и снимет. А тут…

Я решила не мешать парнишке. Невольно принюхалась.

Какой же мерзкий запах в человеческих жилищах. А уж этот их обычай хранить трупы… зачем?

Мы все — дети леса. Нас надо зарыть в мягкую землю — и из нас вырастет новое дерево. А еще…

Мы точно знаем, что вернемся. Так или иначе — смертны только тела. А души опять придут на землю, поэтому не надо быть эгоистами. Надо уметь отпускать близких, когда их зверь становится слишком старым…

Им ведь это не в радость…

Я вспрыгнула повыше, чтобы посмотреть на мать Колина.

Нет, сходства не уловить. Тело и тело…

Принюхалась.

К телу.

К Колину.

Опять к телу…

Убивайте меня, но пахло от них по–разному, или это из‑за смерти? Или что‑то еще?

Мы, оборотни, живем в мире запахов. Я могу сказать о человеке многое, вплоть до того, что расскажу, куда он ходил и что делал последние три дня. А еще…

По запаху я могу сказать, кто кому родня. Близкие люди пахнут очень схоже, а тут вот… разные запахи, разные. И пахнет от женщины, пробиваясь сквозь храмовую вонь, чем‑то неприятным. Слишком вонючим…

Как… как от служанок в трактире. Дешевые вонючие притирания.

Может, это всех так — после смерти?

Но почему у них разные запахи?

Ничего не понимаю…

Лайса.

Платье сделало меня просто красавицей. Я кружилась в нем на поляне, растрепав волосы. Если бы Райшен видел меня такой!

Сразу забыл бы про свою зайчиху!

Я просто восхитительна…

А может, вернуться в деревню?

Хотя… нет!

Зайка может вернуться тоже — и я опять потеряю любимого! А я не хочу! Райшен должен быть моим! Обязан! Я ведь лучше, я красивее, сильнее, я женщина — настоящая! А это соплюха даже поцеловать себя не дает, нельзя до совершеннолетия!

А ведь скоро она… да, уже скоро…

И тогда они с Райшеном смогут…

НЕТ!!!

Не отдам!

Он мой и только мой!

Свистнула под когтями тонкая ткань платья… жалость какая! Я что — начала терять контроль над зверем?

Конечно, нет. Я сильная, я умная, я справлюсь! А это — так, мелочи…

Но противные когти никак не хотели убираться на место…

Колин.

Дайрин поджидала меня у выхода из часовни.

— Мой лойрио…

— комнаты готовы?

— Да, господин… я приготовила для вас комнаты в северной башне.

— Нет.

— Мой лойрио?

— Вы приготовите для меня покои моей матери.

— Н–но… лойрио Ройл…

— Он там живет?

— Н–нет…

— тогда пошла вон и чтобы через час покои были готовы.

Я распоряжался как можно жестче, чувствуя, как клокочут в груди непролитые слезы. Таким девкам только разреши… Марго, спасибо тебе.

А еще… та девушка из леса. Рядом с ней Дайрин — вульгарная девка, какой и является, но я мог бы повестись на ее прелести, мог бы… а теперь нет.

И мамы нет…

Горло перехватывает и безумно хочется кого‑нибудь уничтожить. Разорвать голыми руками и чтобы по пальцам струилась алая кровь.

Не знаю, что отражается на моем лице, но Дайрин как‑то смешно всхрюкивает — и быстро скрывается с глаз долой, а я остаюсь стоять…. Больно, как же больно…

— Колин?

Голос знакомый. Я поворачиваюсь — и натыкаюсь взглядом на ядовито–зеленое платье — и такие же ядовитые и зеленые глаза.

— Лайри Элерия…

— Ишь ты, помнишь меня, значит?

— Вас, лайри, забыть невозможно, — меня чуть отпускает.

Элерия Фарле, лайри бог весть в каком поколении, стерва и гадина, старая болотница, которую тихо ненавидит половина соседей, а вторая так же тихо обожает.

Отец принадлежал ко второй половине, мама к первой. Элерия ей не понравилась из‑за грудости и бесцеремонности, а Элерия не терпела мать за глупость и мягкотелость.

Я же…

Я Элерию любил, как и отец, понимая, что под иголками прячется весьма умная женщина, которой нелегко пришлось в жизни. Муж — пьяница и гуляка, один из сыновей балбес, правда, остальные шестеро детей радуют, но она выдержала все и сейчас наслаждается семейным уютом, а мамы уже нет…

Горло опять перехватывает и перед моими глазами возникает фляжка.

— Один глоток, не больше.

Я послушно прикладываюсь к горлышку.