Стивен Эриксон - Дом Цепей

— Потому что я стал, наконец, сыном своего отца. Я выйду на рассвете, Уругал. И найду то, чего вы так жаждали. — Он ощутил, как присутствие слабеет и инстинктивно понял: эти боги вовсе не так близки к свободе, как внушают ему. Вовсе не так сильны.

Уругал называл поляну храмом, но не только Семеро хотели им владеть. Едва они ушли, Карса отвернулся от божьих ликов и поглядел на тех, во имя кого было по-настоящему освящено место. На тех, кого он вытесал собственными руками во имя цепей, которые смертный может носить с гордостью.

— Моя верность, — спокойно сказал воин-Теблор, — была направлена в неверную сторону. Я служил лишь славе. Словам, друзья мои. А слова могут прикрываться ложным благородством. Прятать жестокие истины. Слова прошлого, нарядившие Теблоров в одеяния героев — вот чему я служил. Тогда как настоящая слава была передо мной. Рядом со мной. Ты, Делюм Торд. И ты, Байрот Гилд.

От статуи Байрота донесся отдаленный, усталый голос: — Веди нас, Воевода.

Карса вздрогнул. — Я вижу сон? — Затем он выпрямил спину. — Я привлек ваш дух в это место. Вы шли за Семерыми?

— Мы шли по пустым землям, — ответил Байрот Гилд. — Пустым. Но мы не были одиноки. Чужаки ждут нас всех, Карса Орлонг. Вот истина, которую хотят от тебя утаить. Мы были призваны. И мы здесь.

— Никому, — сказал голос Делюма Торда из другой статуи, — не дано победить тебя в пути. Ты водишь врагов по кругу, ты обманываешь ожидания и оттачиваешь острие своей воли. Мы хотели бы идти за тобой, но не можем.

— Кто, Воевода, — спросил Байрот, и голос его стал смелее, — станет ныне нашим врагом?

Карса стоял навытяжку перед двумя воинами-Теблорами. — Вы узрите мой ответ, друзья. Узрите.

Делюм отозвался: — Мы подвели тебя, Карса. Однако ты снова зовешь нас в путь.

Карса боролся с побуждением завопить, испустить боевой клич — как будто одно это может разогнать наступающую тьму. Он не понимал, что за импульсы, что за ураган эмоций угрожает им овладеть. Он не отрываясь смотрел на вырезанное в камне подобие высокого друга, на освещенные разумом, чистые черты — на Делюма Торда до того, как Форкасаль — Форкрул Ассейла по имени Тишина — столь небрежно уничтожила его на горной дороге далекого континента.

Байрот Гилд сказал: — Мы тебя подвели. Ты воистину просишь нас идти с тобой?

— Делюм Торд. Байрот Гилд. — Голос Карсы был хриплым. — Это я вас подвел. Но я хотел бы снова стать воеводой, если вы согласитесь.

Долгий миг молчания. Байрот ответил:- Наконец будущее что-то сулит.

Карса чуть не упал на колени. Горе его вдруг улетело. Время одиночества окончилось. Наказание завершено. Путь начинается заново. «Дорогой Уругал, ты узришь. О, как ты узришь!»

В очаге осталась лишь горстка тлеющих угольков. Когда Фелисин Младшая вышла, Геборик неподвижно застыл в темноте. Через некоторое время набрал пригоршню сухих кизяков и возродил пламя. Ночь заморозила его — даже незримые руки стали холодными, словно к запястьям прилипли тяжелые куски льда.

Его ждет единственное, краткое путешествие, и совершить его он должен один. Он слеп, но не больше, чем все другие. Пропасть смерти — видишь ее издалека или вдруг обнаруживаешь под ногой — всегда удивляет. Обещает внезапное избавление от вопросов, но не дает ответов. Избавления вполне достаточно. «Так должно быть с каждым. Даже если мы жаждем разрешения сомнений. И даже большего: искупления».

Сейчас, впервые за годы, он смог понять: любая дорога рано или поздно, неизбежно становится цепочкой одиноких следов. Туда, к самому краю. А дальше… пропадает. Итак, он видит то, что суждено всем смертным. Одиночество смерти, финальный дар забвения — равнодушие.

Пусть боги сражаются за его душу, если хотят, грызутся и дерутся над жалкой трапезой. Если же смертные станут по нему тосковать, то лишь потому, что смерть ближнего пробуждает от иллюзии спокойного и плавного течения жизни. Одним меньше на дороге…

Шелест от дверного полога; кто-то откинул кожу, входя.

— Ты решил превратить палатку в погребальный костер, Руки Духа? — Голос принадлежал Л'орику.

Слова верховного мага заставили Геборика осознать, что по лицу его течет пот, а от очага исходят волны нестерпимого жара. Он, сам не замечая, скармливал огню один кизяк за другим.

— Я увидел свечение — трудно не заметить, старина. Оставь же его, пусть гаснет.

— Чего тебе нужно, Л'орик?

— Я признаю твое нежелание говорить о том, что тебе известно. И правильно, нет нужды давать Бидиталу или Фебрилу лишние подробности. Потому не стану требовать ответа, что же увидел ты во Владыке Колоды. Вместо этого я предлагаю обмен. Все, что скажем, останется между нами. Никому иному…

— Почему я должен тебе доверяться? Ты скрытен даже перед Ша'ик. Не говоришь, ради чего пришел к ней в войско, зачем вступил в войну.

— Одно это должно подсказать: я не похож на остальных.

Геборик скривился. — Это дает меньше, чем ты надеешься. Не будет обмена, ибо тебе нечего мне дать. Зачем мне узнавать о схемах Фебрила? Этот человек — глупец. Извращения Бидитала? Однажды ребенок вонзит ему нож под ребро. Корболо Дом и Камист Рело? Война против империи далеко не окончена. Оказавшись в итоге у ног императрицы, они не встретят уважительного обращения. Нет, это изменники, и душам их суждено гореть вечно. Вихрь? Я презираю богиню, и презрение только растет. Итак, что же ты сможешь мне сказать, Л'орик, что особо ценное?

— Лишь то, что тебя может заинтересовать, Геборик Легкокрылый. Владыка Колоды Драконов меня тоже интересует. Я не буду жульничать в обмене. Нет, я расскажу все, что знаю о Нефритовой Руке, торчащей из отатаралового песка — о Руке, которой ты коснулся, которая ныне отягчает твои сны.

— Откуда ты узнал… — Геборик замолчал. Пот на лице вдруг стал холодным.

— И как, — возвысил голсс Л'орик, — сумел ты столь многое понять из простого описания карты Владыки? Давай не будем спорить, ведь тогда разговор может пережить саму Рараку. Итак, Геборик, мне начать?

— Нет. Не сейчас. Я слишком устал. Завтра, Л'орик.

— Отсрочка может оказаться… гибельной. — Через миг верховный маг вздохнул. — Ладно, ладно. Вижу твое утомление. Тогда позволь хотя бы заварить чая.

Добрый жест оказался неожиданностью, Геборик склонил голову: — Л'орик, обещай вот что: когда наступит день, ты будешь далеко отсюда.

— Трудное обещание. Позволь обдумать. Ну, где же дхен'бара?

— Сума висит над очагом.

— А, вижу.

Геборик слушал звуки, свидетельствовавшие о приготовлении — шелест цветочных головок, которые маг вынул из сумки, плеск воды в котелке. — Ты знаешь, — бормотал маг, работая, — что некоторые старые ученые писали трактаты о триумвирате садков? Рашан, Тюр и Меанас. Эти три будто бы тесно связаны между собой. Каждый имеет отношение к соответствующим Старшим садкам.