Мария Вересень - Ведьмин Лог

Двери распахнулись, и в кабинет ворвалось нечто воздушное, как облако, золотистое, как солнечные зайчики, и… крикливое, как базарная торговка.

– Убери руки! – визжала Ланка, отбиваясь от мордоворота, который караулил двери в кабинет и имел твердый приказ не пускать до конца разговора никого. Конюший Гаврилы Спиридоновича по прозвищу Туча неловко споткнулся и опрокинул детину, позволив Костричной ворваться в кабинет.

– Это что?! – возопила Ланка, увидев, что Мытного уже колют ножом и собираются стрелять из пистоли. Тетка была демонического склада. С такой драться себе дороже, но разгоряченная гроссмейстерша, ни на мгновение не усомнившись в своей правоте, наступила ей на шелковый подол и толкнула изо всех сил.

Не ожидавшая нападения Демцова, охнув, завалилась на бок, пальцы против воли сжались, ища опору, бабахнул выстрел, и маленькая злая пуля, ударившись в лепнину потолка, с визгом пронеслась по кабинету, пробив бумаги и даже расщепив лак на столе перед Луговской. Вломившаяся охрана первым делом заломила руки Адриану, Ланка запрыгнула на пуф и начала отмахиваться канделябром. При этом все страстно орали, пока княгине не надоел этот бедлам. К счастью, ей ничего не пришлось бить, чтобы привлечь к себе внимание, – у Гаврилы Спиридоновича стоял на столе колокольчик, довольно звонкий.

– Угомонились? – холодно поинтересовалась она у присутствующих, а когда все гуськом и с извинениями удалились, обратила свой взгляд на виновницу скандала.

Отбиваясь канделябром, Ланка попортила Серебрянскому витраж в кабинете, несколько цветных стеклышек выпали наружу, и в образовавшуюся дыру задувал ветер, отчего ленты ее эльфийского платья трепетали за спиной, словно крылья. Анна никогда не завидовала красивым, но всегда по достоинству оценивала тех, кто мог себя подать. А это платье, несомненно, вырывало Дорофею из рядов простых прелестниц, да и в глазах мелькал характер. Шальной, конечно, девичий, но характер.

– Примерно так я вас себе и представляла: нежная, хрупкая и ранимая, – с серьезным лицом заявила Луговская, и Ланка против воли смутилась, спрятав канделябр за спину. – Значит, это ради вас Адриан Якимович рискует спорить с вершительницей его судьбы, отказываясь от руки моей дочери.

Лана не сразу поняла, что ей сказали, а поняв, открыла рот от удивления. Анжела и Адриан хмыкнули, Луговская улыбнулась одними глазами, и гроссмейстерша почувствовала себя единственной молоденькой дурочкой среди взрослых. Она сделала ножки крестиком, подумав: «Бабули на вас нет, она бы вам показала, как над гроссмейстершами смеяться». Мытный посмотрел на Ланку и сказал:

– Я совсем запамятовал еще одно условие. С логовских ведьм должно быть снято обвинение в бунте.

Княгиня снова удивилась. Донесения на эту тему были весьма противоречивы, а вообще, ведь эти Костричные, кажется, близки к императорской семье… В воображении княгини тут же образовалось несколько небезынтересных идей, каждая из которых сулила выгоды как политические, так и личные. И она по-новому взглянула на Адриана. Мальчик был отнюдь не глуп, кажется, романтичен и, возможно, даже способен на преданность. А преданные люди никогда не бывают лишними.

Адриан правильно оценил ее взгляд и, ни слова не говоря, отвесил глубокий поклон.

Синюшная луна не разгоняла мрак в душе, а, напротив, заставляла волноваться. Я семенила вслед за Илиодором, косясь на ночное светило, и никак не могла сообразить, что с ним не так. Родная, с детства знакомая топь тоже выглядела как-то иначе. В черном лесу, частоколом ставшем вдоль границы болота, мне мерещились войска великанов, кутающихся в плащи из мрака. Редкие березки, несомненно, были вылизанными ветром костями. «В черном-черном лесу стоит черный-черный дом…» – шепнул мне затаившийся за плечом страх.

Я вздрогнула и в испуге схватилась за кафтан Илиодора. Он приостановился и удивленно обернулся ко мне, но так медленно и зловеще, что еще за миг до того, как свет луны упал на его лицо, я уже знала, что увижу. Взвизгнула, отскочила – и, конечно, сразу обеими ногами в омут.

– Стой, сумасшедшая! – дернул он меня назад, и я повисла, прижатая к его груди. Илиодор насмешливо хмурил брови и совсем не походил на покойника, каким казался только что.

– На что только девицы не идут, лишь бы оказаться в моих объятиях, – вздохнул он с притворным отчаянием.

Я моргнула удивленно, и на миг все стало прежним: обыкновенная одутловатая луна над пьяным лесом, тропинка петляет, прыгая с кочки на кочку, уводя к Чучелкиной могилке, а шагах в десяти сидит, буравя нас мертвым взглядом, волк. Я вся напряглась, ужом выскальзывая из объятий, и показывая глазами:

– Он сзади.

Два раза намекать мне не пришлось, Илиодор выхватил саблю и нанес удар еще раньше, чем я успела пригнуться, чтобы не зацепило ненароком. Только вот на тропинке никого не было. Все та же синяя луна, все те же мрачные великаны, взявшие болото в кольцо.

– Что-то я не совсем… – начал Илиодор с легкой досадой, но я прижала палец к губам, зашипев, как гадюка:

– Тише, тише.

Без всякой тропинки, шлепая прямо по мутной болотной водице, мимо нас скользила сонная омутница. Шар голубого огня был зацеплен у нее за гибкий ивовый прут, который мотался вверх-вниз на каждом шагу, и несчастный болотный огонек метался вслед за ним, чудом не срываясь.

– Ты это видишь? – севшим голосом поинтересовалась я у чернокнижника.

Он проследил за девицей глазами и недоуменно воззрился на меня:

– Ты о чем, Мариша? Здесь нет никого.

– Издеваешься! – поднялась я, упирая руки в бока.

– Я?! – удивился Илиодор. – А кто третий раз за волком заставляет прыгать? Шутка, конечно, актуальна, но у меня каждый раз сердце останавливается, когда ты в моих объятиях каменеешь. Снимаю шляпу перед твоим актерским талантом. Может, организуем бродячую труппу? Я жонглировать умею.

– Кловун, – в который раз буркнула я, точно зная, что я видела. И первые три раза тоже был волк, но он куда-то испарялся, стоило мне моргнуть. «Ладно, – решила я, – другой раз буду смотреть не отрываясь, как сова».

Илиодор надулся и, что-то насвистывая, шел впереди. Я думала, что он промолчит до самой Чучелкиной могилки, однако его и на три шага не хватило, покосился через плечо, ехидно обронив:

– Ежели тебе так охота обниматься, то могла бы не придумывать дурацких предлогов, умные девицы так и поступают. А самые умные при этом еще и поцеловаться норовят.

– Раскатал губу, – фыркнула я и тут же оступилась, уйдя одной ногой по колено в трясину.

Вода хлынула в сапог, я с ойканьем начала выдираться. Вообще, сегодня вся дорога была какая-то скользкая, петляла, уводя не туда, куда надо, щепилась на множество отростков, которые заканчивались тупиками, словно Фроська за прошедшую ночь научилась управлять болотом, перекраивая на нем дороги так, как ей заблагорассудится.