Мария Вересень - Ведьмин Лог

Митяя не взяли под стражу и даже не бросили в подвал, но от этого ему было не лучше. В Малгороде столичная стража, проведав о том, что он собирался княгиню воровать, два раза врезала в ухо, и эта мелочная расправа вызвала в нем больше унижения, чем страха. Он даже вызвался было ехать с Гаврилой Спиридоновичем в Серебрянск, усмирять бунт егерей, но тут уже получил затрещину от Тучи, велевшего ему не быть совсем уж дурнем. Так он и ехал всю ночь, терзаемый стыдом и неудовлетворенностью. Нечем было похвастать перед Маришкой, прийти и сказать: «Вот, это я сделал», – а очень хотелось, чуть не до изжоги.

Все они, шесть гайдуков Ланки, остались не у дел. В дом старосты их не пустили, велев убираться, сидеть по своим хатам и быть готовыми по первому приказу явиться для дознания. Митяй смутно себе представлял, что именно будут у них дознавать. И он сам, и все его друзья разошлись угнетенными. Митяю к отцу идти не хотелось, потому он поплелся, заплетаясь, нога за ногу, в дом Селуяна.

Дурневский малый воевода сидел за столом, выглядел он жутко: лицо отекло и вроде бы посинело, а глаза, напротив, были налиты кровью. Перегар в горнице стоял такой, что его можно было на ломти резать. Однако Кожемяку Селуян узнал сразу и поприветствовал ничуть не пьяным голосом:

– А, это ты, Митька, заходи.

– Да я как-то… – Митяй понял, что зря зашел, но Селуяну хотелось поговорить хоть с кем-нибудь. И потому он, решительно сграбастав Кожемяку, потянул его к столу:

– Неча топтаться, пришел – садись, в ногах правды нет, хотя ее нигде нет. – Он махнул рукой и кинулся искать для Кожемяки чистый стакан.

– Да не, дядь Селуян, я не это…

– Брезгуешь, – расстроился воевода.

– Не, дядь, – попробовал вскочить Митяй и тут же осел под тяжелой рукой Селуяна.

– Не юли, Митька, брезгуешь – так и скажи. Веришь, нет, – он ударил себя в грудь, – я и сам себе противен. Обвел меня вокруг пальца чертов ворюга, как щенка какого-то! Дети у него! Хрен у него огородный! – взвизгнул Селуян, и Митяй понял, что, несмотря на трезвый вид и внятную речь, воевода все-таки пьян. – Шею ему надо было свернуть! – грохнул по столу кулаком Селуян. – Да добрый я, и ты, Митька, добрый. У тебя вон златоградец Маришку из-под самого носа уводит, а ты тут со мной сидишь, сопли жуешь.

У Митяя все аж заледенело внутри, и он, сбросив руку воеводы с плеча, поднялся, решительно скрежетнув лавкой:

– Не, дядь Селуян, я не добрый, я… – он сжал кулаки, – ух, какой не добрый! – У него шевельнулась было мысль зайти в селуяновскую оружейную комнату, но там висел огромный замочище, видимо, неспроста. Ножей, топоров и прочих острых предметов в доме Селуяна не наблюдалось. Дружинники выгребли все это от греха подальше.

– А мы и без топора справимся, – сам себя утешил Митяй, направляясь к сараю: там у воеводы были сложены сети, удочки и прочая рыбачья снасть. Он взял свинцовое грузило, оторвал у рубашки подол и примотал все это к ладони, как перед кулачным боем, двинул кулаком в стену и, послушав, как вздрогнул сарай, сказал сам себе: – Вот так вот!

Народ валом валил в сторону развалин Школы, шептался на улицах, что понаехало много священников и теперь, с милостивого соизволения Пречистой Девы, они будут выводить ведьм с Лысой горы. Митяй пропускал рассказы о том, что Архиносквен оказался колдуном, мимо ушей, стараясь высмотреть в толпе светлую голову златоградца, но тот, как всегда, терся около самых знатных особ. Маришка и Ланка стояли около арки, одетые в заморские платья, на Маришке было серебристое, и у Митяя дрогнуло сердце, когда он ее увидел. Он навалился плечом, раздвигая толпу односельчан и стараясь не обращать внимания на недовольство, пока не уперся в заслон из синих кафтанов.

– Куда прешь, деревенщина? – рявкнули на него, потом узнали. – Тем более куда прешь, бунтарь! – и захохотали.

От этих обидных смешков кровь бросилась Митяю в лицо, но, увидев, что кафтанам это не нравится и что они, перестав смеяться, взялись за сабли, Митяй быстро попятился назад. Людей на горе было множество, Кожемяку постоянно толкали сзади, оттого что он своими широкими плечами заслонял вид. Ему очень скоро надоело огрызаться, и он замер посреди толпы утесом, вперив мрачный взгляд в златоградца.

Илиодор откровенно скучал, Митяй даже слышал, как тот позевывает. Чары, которые были когда-то наложены на Школу и позволяли преподавателям общаться с учениками, не повышая голоса, сохранились и по сию пору. Стоило ему прислушаться, как гомон толпы сразу пропал и он стал прекрасно разбирать, что происходит впереди.

– Начнем, пожалуй, – нервно хрустел пальцами Архиносквен.

Маги, попросив Ланку с Маришкой отойти, встали полукругом у арки. Какое-то время всем казалось, что ничего не происходит, толпа, стоявшая не дыша, заворочалась и заворчала недовольно, но потом кто-то заметил, что меж двух колонн колышется, искажая перспективу, знойное марево, как от костра. Кожемяка пригляделся и заметил, что воздух и вправду колышется и даже дергается, как живой, маги один за другим, бледнея, опускают руки, а камни, браслеты, цепочки и кольца, которые они носили на себе, странным образом меняют цвет.

Толпа снова жарко зашептала, ловя всякое происходящее изменение, однако и это скоро кончилось. Последним отступил Архиносквен, сжимающий посох с бирюзовым камнем, который стал линяло-белым. Предстоятель покачнулся, его тут же поддержали, поднесли воды.

– И что? – заинтересованно смотрела на ничуть не изменившуюся арку Луговская.

Маги и Маришка с сестрой переглянулись, и тут, неизвестно откуда, прямо как черт, перед княгиней появился Пантерий в образе Митрухи, шаркнул ножкой и, испросив позволения, порысил ко входу на Лысую гору. Игриво подпрыгнул на последнем шаге и… словно в стену впечатался в прозрачный воздух. Ухнул на землю, поднимая тучу пыли, и уже оттуда, с земли, обалдело заявил:

– Ну ничего себе порожек!

– Так что ж, ничего не вышло? – помертвевшими белыми губами пробормотала едва не плачущая Ланка. Зато Маришка, напротив, впилась глазами в златоградца и севшим до утробного рыка голосом осведомилась:

– И куда в таком случае энергия девалась? Накопители пусты, печать цела-целехонька… Куда все делось?!

Я знала, что так будет! Я с самого начала это подозревала, но упорно гнала от себя эту мысль. Илиодор смотрел на меня глазами мороженой рыбы, и было совершенно непонятно, чего от него ждать в эту минуту. Своего он, конечно, добился, теперь осталось понять, чем это будет грозить моей семье и остальному человечеству.

– Разрешите, – протиснулся он между архимагами к арке, вытянул руку в сторону все еще непроницаемой двери, и воздух под его рукой вздрогнул, словно он макнул пальцы в воду. Все смотрели с замиранием сердца, как он в пустоте пытается что-то нащупать, а потом – чпок! – закачался на золотой цепочке изумрудно-зеленый медальон в виде прищуренного драконьего глаза. Дракону явно было весело, Илиодор подмигнул ему, быстро надев накопитель – а это был именно он – на шею.