Влада Медведникова - Бирит-нарим

Лабарту зажмурился, отгоняя воспоминание. На миг вновь показалось, что в груди пусто, словно кто-то вырвал сердце и пеплом развеял по ветру. Но глубокий вздох, усилие воли — и все прошло. Лабарту открыл глаза.

Солнечный свет бликами искрился на воде, мерно поскрипывала уключина рулевого весла.

— Нет, — проговорил он. — Я прожил всю жизнь в Аккаде.

— Самое время отправиться в путь! — засмеялся Син-Намму и подлил ему еще пива. — Ты на пороге зрелости, пора повидать чужие края!

Лабарту улыбнулся и покачал головой.

— Тогда, должно быть, я слишком долго медлил, — сказал он. — Порог зрелости давно пройден. Прошло уже две дюжины лет и еще три года, с тех пор, как я появился на свет.

— В самом деле? — удивился корабельщик. — Всего на три зимы меня моложе?

Лабарту только пожал плечами. Что тут ответишь?

— Тебе понравится море, — пообещал Син-Намму. — В эту пору бури случаются не часто, и с моими лодками не сравнится ни один корабль в Аккаде, а гребцы сильны и не знают усталости.

Все люди слабы и легко устают, а корабли лугаля, конечно же, быстрее и надежнее, чем эти. Но каждый хвалит свой товар, торговцу ли не знать об этом?

Лабарту кивнул, глядя мимо Син-Намму, а тот продолжал:

— А Дильмун и впрямь прекрасен, хотя ты увидишь, что многое из того, что говорят о нем — небылицы. Женщины в благословенной стране воистину изумительны, не было нужды брать с собой наложницу. — Корабельщик махнул рукой, и Лабарту невольно взглянул в ту сторону.

Нидинту сидела в тени паруса, пыталась спрятаться от палящего солнца. Полуотвернулась, лица не разглядеть, лишь видна была узкая загорелая рука, придерживающая края покрывала. Рядом примостился Кури — коротко стриженный, высокий и сильный, такому бы воином быть, а не слугой при господине. Адад-Бааля не было видно. Должно быть, все еще стоит на носу корабля, смотрит вперед.

Подарок Илку. Рабы, чья главная ценность — кровь.

— Она мне не наложница, — сказал Лабарту и отвернулся. — Просто служанка.

Син-Намму засмеялся.

— Будто я не знаю, зачем берут в путь служанку! Или, может статься… — Он наклонился ближе, в глазах мелькнула хитринка. — Быть может, младшая дочка Татану так тебя околдовала, что на других женщин ты уже и не смотришь?

— Откуда ты…, - начал было Лабарту, не скрывая удивления, но Син-Намму лишь отмахнулся.

— Кто ж об этом не знает? Может, Татану и все дела теперь тебе передаст, раз отправил вместо себя в плавание и хочет с тобой породниться.

— Что только не расскажут. — Лабарту отставил чашу и поднялся на ноги. — Может так, а может, и нет. Только время покажет.

Он проснулся от того, что кто-то откинул занавесь и скользнул под тростниковый навес. Порыв воздуха коснулся лица. Запах остывающей земли, неукротимой реки и осенних ночных цветов… Ветер переменился, и слышались мерные удары весел, скрип уключин. Этот час в ночи — самый темный, час, когда закат давно позади, а утро настанет еще нескоро. В это время дикие звери выслеживают добычу в степи, а люди опасаются выходить из дома. И если уж приходится отправиться в путь — шепчут слова молитв и делают охранительные знаки, едва переступив порог.

Так кто же пришел сюда в такое время?

Лабарту не шелохнулся, лежал все так же, молча, глядя из-под опущенных ресниц. Темнота — не помеха для экимму, и он ясно видел женщину, застывшую возле занавеси. Под покрывалом не разобрать очертаний фигуры, лица не видно, но разве ошибешься? На корабле не было других женщин. Только Нидинту.

— Я тебя не звал, — сказал Лабарту и сел — легко, одним движением.

Девушка вздрогнула, но не убежала. Лабарту слышал, как стучит ее сердце, испуганно, торопливо.

Он думал, что Нидинту не ответит, но та повела плечами, и покрывало соскользнуло на пол.

— Я пришла без зова, — прошептала она еле слышно и шагнула вперед.

Волосы ее были острижены — едва доставали до плеч. И одета была как все рабыни в доме Илку — в простую рубашку до колен. Ни вышивки, ни украшений, лишь на шее амулет на кожаном шнурке. И даже в темноте Лабарту видел клеймо у нее на плече.

— В доме моего прежнего господина было много рабов. — Нидинту сделала еще шаг и опустилась на колени возле Лабарту. Ее голос шелестел, словно ветер в тростниках. — Но все же он выделял меня среди прочих и часто звал в спальные покои. А мой новый господин взял с собой лишь троих, и среди них я — единственная женщина.

Нидинту потянулась, ухватив полы своей рубашки, стянула ее через голову. И так и осталась сидеть, обнаженная, неподвижная.

Тело ее еще не знало материнства, груди были округлыми, но высокими, манили прикоснуться. Стройная и сильная, привыкшая к работе… И этим Нидинту была похожа на жительниц степи, кочующих следом за стадами. Но, глядя на нее, Лабарту не сомневался: многие поколения ее предки жили в Шумере. Широкое лицо, тонкие черты и огромные глаза — такова внешность черноголовых, и Нидинту была такой же.

И кровь ее, должно быть, и правда прекрасна…

До жажды было еще далеко, но Лабарту вдруг увидел красный сияющий свет, струящийся от сердца рабыни, дрожащий в такт ударам пульса.

Нидинту встретилась взглядом с Лабарту и улыбнулась.

— Зря пришла. — Ему показалось, что голос звучит недостаточно жестко. Но как можно быть суровым, когда обнаженная женщина сидит на расстоянии вытянутой руки и ждет? — Зря надеешься, что я сделаю тебя своей наложницей. Ты простая рабыня, и ей и останешься.

— У моего прежнего господина, Илку, две жены и много наложниц. Но все же он часто звал меня.

Она подалась вперед и положила руки на колени Лабарту. Он едва удержался, чтобы не схватить ее, не привлечь к себе.

Женщина, желанная женщина… Но уже сейчас я вижу ток ее крови, слышу стук ее сердца… Что же будет, когда жажда настигнет меня?

— Должно быть, он отдал именно меня, — продолжала Нидинту, улыбаясь, — чтобы мой новый господин, Лабарту, ни в чем не знал недостатка.

Илку, Лабарту… Она знает наши настоящие имена! Это значит…

Он отбросил ее руки и встал. Занавесь всколыхнулась от движения. Девушка подняла голову, и в ее темных глазах было непонимание.

— Ты знаешь, зачем я взял тебя с собой? — спросил Лабарту, глядя на нее сверху вниз.

— Чтобы пить мою кровь, — ответила Нидинту, и в ее голосе не было и тени страха. — Мой прежний господин говорил, что она прекрасна на вкус, но это никогда не мешало ему…

Лабарту отвернулся, но даже, не глядя, он чувствовал зов ее тела.

— Ты зря пришла, — повторил он. — Я не сплю с едой.

Он ждал, что Нидинту уйдет — разве может женщина, услышав такие слова, не убежать в обиде? Но она вдруг взмолилась, все также шепотом, еле слышно:

— Если ты не хочешь меня, прошу, возьми мою кровь!