Влада Медведникова - Бирит-нарим

Старуха рассмеялась сухим ломким смехом.

— Ты ли старший надо всеми? Нет! Я взгляну на ладони того, кто повелевает тобой!

Она повернулась и указала на Лабарту.

Но разве трудно понять, кто здесь господин? Длинные одежды, ниспадающие до земли, серебряные украшения, длинные распущенные волосы — никто не смог бы принять Лабарту за раба или слугу. И печать на поясе, цилиндрическая, вырезанная из яшмы, — вот главный признак свободы и власти.

Он подошел и поклонился, стараясь не смотреть ей в глаза. Кто знает, что сможет увидеть жрица Энки? Безумной старухе не поверят, но…

— Моя судьба была стерта и начерчена заново, — сказал он. — Читать ее — нет толку.

— Не тебе судить об этом, — строго ответила старуха и взяла его за запястье.

Лабарту молча смотрел, как она щурится, водит узловатым пальцем по ладони. Син-Намму стоял у нее за спиной, ждал.

— Твоя линия жизни прервана пять раз, — наконец, заговорила жрица. — Такого я никогда не видела прежде. Но линия длинная и сильная, двойная. Не бойся, смерть далека. — Старуха замокла на миг, а потом продолжила: — А вот торговлей ты занялся зря.

Лабарту не смог сдержать усмешку, и старуха взглянула на него, словно на неразумного ребенка.

— Зря смеешься. Вот линия твоей славы, прямая, как стрела. Покровители твои — Уту, Энки и Инанна. Их помощи ищи и будешь счастлив.

Лабарту прижал руку к сердцу и поклонился.

Были дни, когда я просил и умолял богов. Вот что хотел он сказать. Всех, каких мог вспомнить. Но не услышал ответа.

Но вслух сказал лишь:

— Благодарю, госпожа.

И пошел прочь. Она же крикнула вслед:

— Не печалься, ты еще молод! Еще встретишь то, что суждено тебе судьбой!

Этой ночью он проснулся от жажды. Сердце колотилось в груди, обдавая то холодом, то жаром.

Лабарту сел, пытаясь успокоить дыхание и поймать обрывки ускользающего сна.

Огонь… Во сне было тепло.

Во сне горел костер, в степи, под звездном небом. Во сне Лабарту лежал, и в объятиях у него была девушка, дитя его сердца. Ветер шуршал в траве, и в воздухе плыл запах весны.

Отчего же теперь так тяжело и пусто? Только ли от жажды, или от того, что в этом сне посреди степи обнимал он не Ашакку, а Кэри?

Лабарту встал и вышел из-под навеса. Парус был поднят, попутный ветер неспешно вел корабль вдоль темного берега. Гребцы спали, лишь двое бодрствовали возле мачты, да один — на корме, у рулевого весла.

И жертвы мои, должно быть, спят. Что ж, кто из них проснется первым, тот и поделится своей кровью.

Он не успел сделать и пары шагов. Тень поднялась навстречу. Женщина, пытающаяся во тьме встретиться с ним взглядом. Огонь в ее жилах сиял ярче звезд, ослеплял и звал.

— Я знала, что господин мой придет за мной, — прошептала Нидинту.

Лабарту молча взял ее за руку и увел за занавесь. И там понял, что Илку сказал правду — кровь рабыни и впрямь была чище утренней росы. Лабарту пил, пока не вспомнил, что надо остановиться.

Нидинту улыбнулась в темноте и прошептала слова благодарности. Голос ее шелестел еле слышно. Сможет ли встать, сделать хоть пару шагов? Едва ли — Лабарту видел, как ослабело ее тело.

Но все же я выпил не слишком много. Она будет жить.

— Останься здесь, — сказал он. — Никто не удивится, что ты провела со мной ночь, никто не заподозрит истину.

Не дожидаясь ответа, лег и закрыл глаза.

Если потоп и впрямь захлестнет землю, пусть даже краем своим не заденет Ашакку.

Так подумал, а к кому обращался — не знал и сам.

— Непорочна страна Дильмун, чиста страна Дильмун, священна страна Дильмун…

Едва сойдя с корабля, жрица простерлась на пристани. И теперь все еще лежала в пыли, громко повторяя слова гимна, а мимо сновали рабы, перетаскивали тюки с товаром. Обрывки славословий тонули в портовом гомоне, плеске волн и криках чаек.

Лабарту запрокинул голову.

Осень еще не пришла сюда. Небо было по прежнему безоблачным, а утреннее солнце — жарким, словно расплавленный металл. Сам того не замечая, Лабарту улыбнулся и прижал руку к груди. Сердце горело, и кровь, казалось, обратилась в свет.

Может и впрямь — благословенная земля? Такое солнце, что странно даже думать о жажде…

— Пусть Уту даст тебе сладкую воду! — Старуха медленно, с трудом, поднялась с земли, но все не умолкала, и голос ее звучал с прежним надрывом. — Пусть напоит тебя из подземных источников вод! Пусть не знает Дильмун ни в чем недостатка, пусть живет в блаженстве и счастье…

Гавань была полна кораблей — многовесельные, парусные, груженые товаром и пришедшие налегке, и даже простые тростниковые лодки и плоты — не сосчитать. Пристань царского города Аккаде не сравнилась бы с пристанью Дильмуна. За ней раскинулся базар — пестрый и шумный, а дальше, на холме, улицы, дома и храмы… И даже издалека Лабарту видел, что город этот похож и непохож на города черноголовых. Старый, многолюдный и шумный, и торговля — его жизнь.

Но давным-давно все было не так… Разве не говорили мне, что лишь горстка людей живет на Дильмуне, и земля его — земля чудес?

— Священная страна Дильмун! — провозгласила старуха и смолкла. А затем, словно почувствовав взгляд Лабарту, обернулась. — Оставайся здесь, господин. — Теперь ее голос стал похож на скрип песка под колесом повозки. Должно быть, лишь умоляя и читая гимны, она обретала силу. — Оставайся, и черные волны тебя не тронут.

И что ответить на это? Благодарить, как Адад-Бааль, или возразить, насмешливо и высокомерно, как Син-Намму?

— За плечами у тебя длинная жизнь, — сказал Лабарту, глядя мимо нее. — Но ты боишься смерти?

— Я скоро умру. — Старуха с кряхтеньем согнулась, подобрала с земли пыльное покрывало. — Но лучше уж умереть в покое на благословенной земле Дильмуна, чем в страхе среди крови и огня.

И, не оборачиваясь, жрица побрела прочь.

В страхе среди крови и огня? Но она говорила потоп, волны, сошедшие с гор…

— Лалия!

Син-Намму шел по пристани, на ходу скручивая растрепавшиеся волосы в узел. Тело корабельщика блестело от пота.

— Я знаю склады и гостевой дом, который всегда выбирал Татану, — сказал он. — Прикажи, и отправимся туда.

Лабарту кивнул, и Син-Намму тут же выкрикнул приказание. Рабы засуетились, разбирая тюки.

— А старуха и впрямь нам пригодилась, — пробормотал корабельщик, словно извиняясь. Лабарту окинул взглядом толпу, пытаясь разглядеть сгорбленную спину жрицы, но она уже скрылась из виду. — Ветер был попутный…

— Ты хотел, чтобы она тебе погадала, — проговорил Лабарту, и Син-Намму кивнул. — О чем?

— О чем? — Корабельщик засмеялся и пожал плечами. — О судьбе. В детстве я верил, что меня ждет другая судьба.