Ольга Кай - Городская Ромашка

- Выноси! - скомандовал кто-то.

Прислушиваясь к звукам и собственным ощущениям, Ромашка быстро поняла, что ее на носилках перегрузили из машины на каталку, чуть позже она почувствовала, что снова находится в помещении. Ее лицо все еще накрывала ткань, и Ромашка не на шутку испугалась - а вдруг ее приняли за мертвую, и теперь везут то ли в морг, то ли сразу в крематорий?

Подобные мысли показались ей пугающе правдоподобными, и девушка охрипшим голосом пробормотала:

- Стойте.

Ответа не последовало. Ромашка беспокойно задергалась.

- Стойте! Куда вы меня везете! - крикнула она.

- Тише. Не кричите, - произнес над нею сухой женский голос. - Вы в больнице. Не кричите, все будет хорошо.

Этому голосу Ромашка не поверила, но пока решила не дергаться.

В конце концов, с нее сняли ткань, а потом и повязку с глаз. Это действительно была больница - все вокруг показалось Ромашке ослепительно белым, несколько человек в белых же халатах стояли рядом с каталкой, глядя на девушку с какими-то странными выражениями лиц: вроде любопытства, с каким смотрят на подопытное животное после того, как вколют какой-нибудь не до конца испытанный препарат: сдохнет или нет.

- Где я? - тут же спросила девушка.

- Вы в больнице, - ответил мужчина лет сорока, очень полный, со слипшимися на потном лбу завитками темных волос.

"Врач" - решила Ромашка. И этот врач ей тоже не понравился: в его улыбке и прищуре маленьких, поросячьих глаз было что-то очень нехорошее, даже отвратительное. Но насчет остальных - тут она, наверное, погорячилась. Ромашка медленно и глубоко вздохнула и попросила:

- Развяжите меня.

- Не положено, - ответил врач.

- Почему?

- Вас развяжут позже, когда доставят в палату.

Ромашка даже не удивилась. Видимо, сказывались пережитые в последние дни волнения. Только подумала отстраненно: "Уж не в психушку ли я попала?" И, как это не обидно, оказалась права.

Ей отвели отдельную палату с большим окном, забранным частой решеткой. Две высокие широкоплечие женщины выкупали и переодели Ромашку, как будто она не могла всего этого сделать самостоятельно. Девушка чувствовала себя еще хуже, чем на допросе, но терпела молча. Когда ее оставили одну, Ромашка с удивлением обнаружила, что вполне может стоять на ногах, и подошла к окну.

Где-то внизу, не очень далеко, на высоте примерно этажей шести, был небольшой дворик, окруженный сплошной стеной. С противоположной стороны тянулась улица, вдоль которой располагался ряд совершенно одинаковых серых домов. И у этих домов были окна. "Когда вечером включат свет, - подумала Ромашка, - можно будет попытаться позвать на помощь. Конечно, меня не услышат, но ведь увидят!"

Но, поразмыслив еще немного, девушка обругала себя за ту же наивность, которая была присуща Мирославу и поначалу так ее раздражала. На помощь никто не придет. А если и вызовут полицию, так она ведь только что оттуда.

Дверь открылась. Одна из тех женщин, что ее купали, принесла еду и вышла. Раздался щелчок замка. Ромашка некоторое время смотрела на поднос почти с безразличием, но тут желудок заворчал, и девушка вспомнила, что не ела уже давно. Еда оказалась невкусной, но сытной, и после отчего-то снова захотелось спать.

"Снотворное подмешали, сволочи", - успела подумать Ромашка, прежде чем свернуться калачиком под одеялом и уснуть.

Наутро желудок вновь потребовал еды, но Ромашка не собиралась больше спать, а потому не рискнула притронуться к завтраку. Это не осталось незамеченным. Вскоре в палате Ромашки оказались не только те самые две женщины, но еще и врач, так не понравившийся ей накануне.

- Отчего же вы не кушаете?

Вопрос прозвучал почти ласково, и, напротив, ответ Ромашки больше смахивал на грубость:

- Не хочу.

- Почему не хотите?

- Просто не хочу.

- Так, так… - врач прищурился еще больше, так, что глаза его превратились в две узенькие щелки. - Но вы ослаблены и истощены. Вам надо хорошо питаться.

На сей раз Ромашка промолчала, но по лицу ее можно было угадать, что слова врача не произвели на девушку никакого впечатления.

- Вы ведь очень больны. Вам надо поправляться. А если вы не будете кушать, откуда же у вас возьмутся силы? Вы только еще больше заболеете.

Он говорил короткими фразами, но сильно растягивал слова. Голос врача оказался высоким, тонким и очень неприятным.

- Чем же я больна? - спросила Ромашка.

Кажется, подобного вопроса от нее не ожидали.

- У вас тяжелая форма помутнения рассудка, - наконец ответил врач.

Ромашка недоверчиво хмыкнула. Некоторое время в палате царило молчание, потом врач произнес:

- Вы уверены, что не хотите кушать?

- Уверена.

- Ну, хорошо. Если не хотите - мы вас силой кормить не будем.

Не будут? Неужели? Ромашка не поспешила радоваться, потому что уже ожидала очередной подлости. Ее ожидания не остались обманутыми. Врач выглянул за дверь, и в палату по его знаку вошел молодой медбрат.

- Нам придется уколоть вам витамины, - пояснил врач, в то время как Ромашка со страхом уставилась на шприц в руке медбрата. С некоторых пор девушка очень подозрительно относилась к всевозможного рода уколам.

- Не надо, - попыталась возразить она.

Две женщины набросились на нее разом и удивительно ловко скрутили, да так, что Ромашка почти не могла двигаться. Она лишь слабо дергалась, чувствуя, как игла легко входит в кожу, и безуспешно пыталась высвободиться. Медбрат, вполне вероятно не имевший еще дело с такими беспокойными пациентками, ругался вполголоса, но дело свое сделал. И тут женщины-санитарки совершили ошибку: разжали руки. Видимо, они решили, что теперь Ромашке нет никакого смысла врываться, потому как укол уже сделан, и препарат в любом случае скоро подействует. Смысла вырываться действительно не было, но девушкой двигала самая настоящая ярость. Она вывернулась, проскочила между санитарками и бросилась к двери, а когда на ее пути оказался врач, девушка налетела на него и сшибла с ног.

Ее так и не смогли успокоить. Ромашка металась как бешенная, практически не чувствуя ударов, и если кто-либо мог сомневаться в ее "помутнении рассудка", так теперь она была и впрямь похожа на буйно помешанную. Да только злосчастный укол сделал свое дело, и девушка вдруг почувствовала, что тело перестает ей подчиняться. Она обмякла и опустилась на пол. Санитарки перенесли ее на кровать, туго привязали за руки и ноги широкими матерчатыми ремнями, потом вышли вслед за врачом и закрыли дверь. А Ромашка осталась в палате одна и лежала неподвижно, глядя безразличными глазами в потолок.

Наверное, прошло уже несколько дней. Ромашка не замечала времени. За окном сменялись день и ночь, и в ее палате то включали, то выключали свет. Ей почти не разрешали вставать, только изредка две дюжие санитарки отвязывали ремни и водили пациентку в туалет. Порой Ромашке казалось, что все это происходит не с нею, она наблюдала за происходящим отстраненно и безучастно. Поначалу, когда медбрат приходил делать ей уколы, она еще дергалась и пыталась помешать ему, но в итоге осознала всю тщетность таких попыток. Да и препараты делали свое дело, убивая даже волю и желание жить.