Александр Слепаков - Повесть о советском вампире

– Любит меня, – ответил Фролов, – аж вся дрожит, дотронешься до нее – аж вся дрожит.

– И ты у нее тоже небось кровь пьешь? – спросила Елизавета Петровна.

– У нее кровь, – ответил Фролов, – как чешское пиво. Я пробовал однажды. В смысле – чешское пиво. Чешское пиво – самое лучшее. Лучше, чем у нее, ни у кого крови нет. Я, как с ней живу, спокойно себя чувствую, а как она засыпает, кровь ее пью и сам дрожу не хуже ее.

– И тебе не жалко, что ты кровь у нее пьешь – все-таки баба твоя? – спросила Елизавета Петровна.

– Я ей скажу – она мне сама в чашку нальет и на подносе принесет, – ответил Фролов. – Когда-нибудь я из нее всю кровь выпью – она заснет навсегда, слова мне не скажет. Только будет, засыпая, руку мою держать.

– Университетские скоро в город вернутся, – заметила Елизавета Петровна. – Дней через десять-пятнадцать. Ты себе пока тихо живи, если ты еще без могилы не можешь обходиться. Потом уедешь куда-нибудь. А если кого мертвым найдут, тебе не поздоровится. Мужики рады, что тебя не слышно, не видно. А как ты объявишься, взбесятся хуже прежнего.

Участковый был женат и имел двоих детей – мальчика и девочку. Их не было дома, они находились в пионерском лагере на Черном море, недалеко от Геленджика, куда их устроил друг участкового, начальник пограничной заставы.

Жена участкового работала в школе секретаршей. Летом, пока школа закрыта, помогала в бригаде овощеводов. Отпуск они с мужем планировали на август. Поехать за детьми на море, снять квартиру и покупаться-позагорать вместе. Плану этому исполниться было не суждено.

Участковый и раньше, бывало, уходил по ночам, ссылаясь на оперативную работу. От этой оперативной работы была у него внебрачная дочь в Самодуровке. Жена о ней знала. Разрешала помогать. А что сделаешь? Муж попался в целом хороший. Положение занимает, в селе его уважают, работящий, умелый, пьет в меру, не дерется, член партии, но кобель. Так ведь мужик он и есть кобель, если не больной. Можно этого прогнать, другого взять. Ну и будет он больной, лечи его. Или опять же он будет кобель. Требовать от кобеля супружеской верности можно и нужно. Но в меру, не отравляя ему жизнь окончательно, иначе останешься одна с детьми. Жена участкового была женщиной умной и рассудительной.

Но теперь, когда он стал уходить по вечерам и приходить совсем поздно, а то и под утро, у нее появились нехорошие предчувствия. Во-первых, было ему за сорок, а в этом возрасте мужики дуреют. Во-вторых, эти городские понаехали, а у них бабы, как чайки, прям на лету хватают. Чаек, хватающих на лету, она видела в прошлом году, когда они с мужем и детьми плавали по Дону на пароходе «Петр Чайковский». А в-третьих, еще эта история с вампиром.

Он сделался мрачный. Раздражительный. Думал о своем, не делился. Разговаривал вообще мало. А как уходит, всегда пристегивает кобуру с пистолетом, а это он раньше редко делал. В основном в табельные дни.

«Вот опять его черти несут шататься по ночам. Идет, в окне промелькнул. Вампира пошел ловить, дурья голова! Прямо тебе так вампир на ручки и упадет. Ты его в каталажку, а тебе – медаль. Совсем сдурел на старости лет. Включить, что ли, что по телевизору показывают… Неспокойно на душе…»

Участковый из вечера в вечер следил за Иевлевой. И из вечера в вечер терял ее. Как он ее терял, было непонятно. Ведь он знал в селе каждый камень, каждую кочку. И он шел за ней, осторожно шел, она его точно не видела. Но… терял. Вдруг понимал, что она куда-то делась, нет ее и искать бесполезно. Как сквозь землю провалилась, как растворилась в темноте. Нет ее. И он не может ее защитить. Должен защитить и не знает как. А она худела изо дня в день. Становилась бледнее. Видно, Фролов ей спуску не давал, а скорее всего, и… Даже говорить не хочется. Но и так понятно, себя ведь не обманешь, вампир он и есть вампир. А она стала легкая, как перышко, тонкая…

От одной мысли о ней у участкового в голове мутилось, кровь приливала, сердце колотилось. Как у подростка. Тоскливо, тревожно. «И член стоит, как камень твердый, / И сердце ноет от тоски». Тьфу, ты, черт, набрался от этого алкоголика, поэта хренового, Пушкина недорезанного. Тоже ходит за ней по пятам. Она его жалеет, бутылку ему покупает, видно, что уважает, но вроде бы исключительно как поэта. Не как хахаля, а как творческую личность. Заботится, стихи выслушивает, слова восхищения и признания говорит не скупясь, но к себе не допускает. А может, ему и не нужно, может, ему как раз слова и бутылка нужней.

Алкоголиков участковый видел в своей жизни немало. Он хорошо понимал их. Поскольку природа сделала его небрезгливым, ему было легче им сочувствовать и даже жалеть, так как у них ведь выбора не было. Если им не помогут, они погибают. Если помогут, тоже часто погибают. Но самим перестать пить у них никогда не получается. Ори на них, сажай, бей – все это без толку.

Вот и сейчас он видел, как Иевлева вместе с этим поэтом идут по улице. Поэт втолковывал Иевлевой, что он по-настоящему великий, гениальный русский поэт, из чего следовало, что купленные перед закрытием в магазине две бутылки вина он уже успел выпить до конца.

Иевлева слушала его рассеянно и смотрела по сторонам, как будто искала кого-то. Они свернули в сторону реки, и там уже не было фонарей и было темно. Участковый зашел на веранду столовой, откуда был виден весь склон, ведущий к реке. Он наблюдал, как они идут по дороге, поэт машет, по своему обыкновению, руками, довольно длинными…

Потом оказалось, что поэт стоит один на дороге и рассеянно оглядывается, а ее нет. Только что была – и нет. Участковый быстро пересек поросший травой склон, поэт стоял на дороге и довольно растерянно оглядывался.

– Куда она пошла? – спросил участковый.

– Да вот я и сам думаю, куда она могла деться, – сказал поэт, – кругом же видно все.

– А ты повнимательнее не мог смотреть? – спросил участковый, хотя он и сам не мог понять, куда она делась.

– Женщина, – сказал поэт, – появляется и исчезает, как вдохновение.

– Вдохновение, – повторил участковый, – высосешь бутылку – вот тебе и вдохновение, молчал бы уж.

На краю дороги росли кусты, но они были слишком редкие, чтобы за ними спрятаться.

– Что вы знаете о вдохновении? – воскликнул поэт. – Вы – человек в галифе.

– Где ты видел калифе? Обычные брюки! – удивился участковый.

– Человек на службе одет в галифе, – продекламировал поэт. – Даже если это не галифе, но суть остается сутью. Галифе – это суть.

Участковый давно не слушал его. Он бежал дальше по склону, за дорогу, мимо гаражей. Ему показалось, что там мелькнули две человеческие фигуры. Но то ли ему показалось, то ли он бежал недостаточно быстро, но он никого не нашел, ничего там не заметил, а дальше был опять гладкий склон, довольно ярко освещенный луной, на котором никто не мог скрыться. «Провалилась как сквозь землю!» – пронеслось в голове.