Александра Черчень - Курсовая и дипломная работа по обитателям болота. Дилогия

Странно, когда выходили его музыканты, своды почти содрогались от воплей поклонников, но стоило показаться долгожданному солисту… тишина. Потому что Лель всегда умел появляться эффектно. Лельер умел все, если хотел. И он производил такое впечатление, какое хотел. Как тогда, в моем кабинете, он меня напугал почти до заикания. Жуткий.

Но сейчас… сейчас игры не было. Потому что не нужно. Потому что все темное, что в нем было, сейчас плещется на самой поверхности, удерживаемое лишь невероятно тонкой и прочной нитью под названием «сила воли». Но она такая непрочная… и такая эластичная.

Пределы допустимого — очень хрупкая вещь, которая сейчас трещит по швам.

Несколько легких шагов, и он подходит к высокому стулу, садится, прижимает к себе виолончель и внимательно смотрит в зал, а потом в тишину падает:

— Добрый вечер, господа. — Шут обвел молчаливую толпу тяжелым взглядом, и его губы дрогнули в едва заметной улыбке. Улыбке Мастера. Это не беспечный Лель. Теперь там даже следа его не осталось. Лель никогда не улыбался так… хищно. — Вы все предупреждены, что программа сегодня очень необычная, и я гарантирую, что большей части присутствующих она не понравится. Так что у вас есть шанс уйти до потрясений нежной психики.

Естественно, никто и не двинулся с места. Может быть, потому, что сейчас Лель, как никогда, напоминал одного удава, который открыл охоту на бандерлогов. И да, мы его хорошо видели. Правда, подходить не хотелось.

— Ну хорошо. Я все сказал. — Очередная улыбка, и Лельер обратил взгляд на виолончель. ЕЕ виолончель. Нежно проводит пальцами по изгибу грифа, касается струн и с неожиданной силой сжимает деку. Меня всегда поражало то, как он относится к этому инструменту. Как будто постоянно борется с желанием разбить, раздавить, уничтожить, но в последний момент сдерживается и касается ее очень бережно и нежно, чтобы не выпустить силу из-под контроля. Лельер, ЗАЧЕМ ты хранишь этот инструмент?!

Он развернулся к своим коллегам и что-то тихо сказал. Шан вздохнул, варан с явственно видимым осуждением покачал головой, но послушно сел за барабанную установку. Из всей группы я знала только их. С остальными как-то не сталкивалась.

Потом… потом был концерт. Была музыка. Наверное, многим местным она действительно не особо пришлась по вкусу, но я с готическим, инструментальным роком была знакома, более того, весьма любила эту тему в свое время, поэтому даже получала удовольствие, тем более играли ребята просто замечательно, с самоотдачей. Про голос Лельера, наверное, можно скромно промолчать.

И пока не было ни малейшей тревоги… безумие словно вернулось обратно, в те глубины души, откуда выползло.

Я даже успела расслабиться. Как оказалось, рано.

Очень рано.

Неприятности начались с того момента, когда музыкант после очередной блистательной партии на виолончели вдруг оттолкнул инструмент с такой силой, что он с грохотом упал. Я вздрогнула, остальные тоже.

Лель резко повернулся и скомандовал:

— То, о чем я вас просил.

— Но Лель, — почти простонал Шан. — Пожалуйста…

— Я сказал! — отрубил блондин и закончил: — Не заставляй повторить… по-другому.

Шан четко, почти по-военному склонил голову и требовательно взглянул на барабанщика.

А дальше… дальше было безумие звука и света. Невероятно мощная по своей темной энергетике композиция, которая пронизывала насквозь, заставляла дрожать в унисон с мелодией, поднимающей из глубины сердца все, что там было. От света, до тьмы и жажды. И мне было страшно смотреть на Лельера, потому что это наверняка стало тем самым спусковым крючком. Смех… тихий, искренний, но такой страшный смех, я как зачарованная подняла голову, чтобы увидеть улыбку на лице сумасшедшего шута, чтобы понять, что ОНО началось.

Феликс быстро и четко достал что-то из-за пазухи, собрал в единый механизм и вышел из нашей ложи, чтобы застыть на тактически выгодном месте недалеко от сцены.

Словно издалека видела, как под потолком что-то вспыхнуло и Мастер Смерти завис под сводами зала, окутанный своей силой. Готовый.

Но пока Лель просто пел. Пел и играл, снова сжимая струны своего проклятого инструмента до побелевших пальцев. Играл, как на нервах. Одна песня сменяла другую, и музыкант постепенно успокаивался, хотя несколько строк из исполняемого наводило на меня ужас и морозом проходилось по коже:

Я вздрогнула, передернулась, понимая, о КОМ он поет, и, чтобы хоть как-то отвлечь себя, стала разглядывать зал, который сейчас был слегка освещен. И тут как споткнулась взглядом! Об очень светлые волосы, серебристыми кудрями рассыпавшиеся по плечам хрупкой девушки. Мигом вспомнила все и поняла: если Лельер ее увидит, то будет очень плохо. Но тут белый свет сменился на фиолетовый, и девушка словно пропала, как я ее ни высматривала.

Пихнула Настю, обрисовала ситуацию, и, судя по тому, как она побледнела, в дополнительных объяснениях нужды не было.

Но наша будущая жертва словно сквозь землю провалилась! Я уже почти перегибалась через перила в попытке разглядеть эту чертову лунную блондинку, которая невесть как сюда попала. Так… я увидела ее в белом свете. У нее просто оттенок волос такой! Сама она, возможно, и мышиного цвета, но вот в таком освещении…

И правда! Как только вспыхнули нужные софиты, я ее увидела.

И не только я.

Лельер споткнулся на середине куплета и жадно впился взглядом в толпу, которую в следующий же миг осветили зеленые лампы, что дало маленькую отсрочку.

— Настя! — рявкнула я. — Найди Кика, скажи, что ее видно только в белом свете! Я попытаюсь найти дурочку и вывести отсюда. А вы остановите его! Остановите!

— Я убиваю тебя, моя королева… — мурлыкнул фразу из песни блондин и встал со своего стула.

Я почти скатилась по ступеням и, ругаясь и извиняясь попеременно, начала проталкиваться в ту сторону, где в последний раз видела девушку.

И новая песня. И новое осознание.

Он сорвался! Он уже сорвался…

М-м-мать! Что же делать! Если он ее видит, то в любом случае быстрее дойдет!

Ему фаны дорогу уступят, да еще и сами «счастливицу», которая привлекла внимание, вытолкнут! Да и эта идиотка наверняка поскачет радостная!