Осенние (СИ)

— Мам, это другое, — разочарованно сказала я. — С Костей всё иначе.

— Почему? — возразила мама. — Он работает — и очень усиленно над очень выгодным проектом, но при том не хочет, чтобы ты забывала о нём: звонит, старается хоть минутку, но быть с тобой. Чего тебе ещё не хватает?

И я наконец решилась:

— Тебе не кажется, что я не подхожу тому миру, в котором он живёт? Ну давай, хотя бы гипотетически, посмотрим, что будет, если я приму, как говорит бабуля, положение, что надо полюбить его работу. А я? Что я буду делать при нём? Опять довеском?

— Ты его не любишь, — вдруг сказала мама.

Честно говоря, я немного обалдела.

— С чего ты взяла… — начала я. И заткнулась. Подумала. — Хочешь сказать, что нужно жертвовать увлечениями и личной работой ради его работы?

— Хочу сказать, что ты не видишь ничего дальше собственного носа, — сказала мама. — То, что ты называешь зависимостью, в семье это нормально. Поэтому семья и называется семьёй, что в ней все друг от друга зависят. А ты… Раз и навсегда ты решила, что будешь чем-то жертвовать. А есть чем? У тебя работа такая, что ты можешь, если что, выполнять её аж из самой Канады. Увлечения? Рисовать тебе Костя вряд ли запретит. Тем более как сама уже сейчас видишь — большую часть времени он будет на работе, а тебе, кажется, именно это и нужно?… Поэтому, дочь, подумай лучше о том, какой ты видишь жизнь рядом с ним, чем сразу искать аргументы против него. Если, конечно, ты вообще думаешь о том, чтобы остаться рядом с ним.

— Но, мам… — Я даже усмехнулась: как она здорово разбивает все мои доводы. — Ты забываешь, что Константин — из другого круга. Чтобы в этом кругу быть своей…

— Начиталась всяких книжек, — с досадой сказала мама. — Ты сама только что сказала, что Аркадий, который, по словам Константина, из старинной родовитой семьи, относится к тебе доброжелательно и легко общается с тобой. Почему — как сама думаешь?

— Ну, у него галерея, — неуверенно сказала я. — А я художник-примитивист. У нас есть точки соприкосновения.

— Дочь, неужели мне надо доказывать, что в светском обществе интересных и талантливых людей всегда будут принимать хорошо? Хотя бы потому, что твои картины необычны. Примитивист… — И она снова вздохнула. — А в общем и целом, Алёна, всё в твоих руках. И в твоём понимании. Я увидела рассказанное тобой со стороны. Возможно, ты чем-то не поделилась со мной, чтобы я уж смогла тебя в чём-то убедить. Здесь в любом случае только ты решаешь. У меня почему-то возникло впечатление, что ты изо всех сил сопротивляешься собственному желанию быть рядом с Костей.

— Я?! Это он! — поразилась я.

Мама встала с кровати и пошла к двери, где и остановилась в задумчивости.

— Не обижайся, дочь. Понимаю, что наш разговор ничего особенного не выявил для тебя. Только показал тебе другую сторону твоей истории, которой ты не замечала. Не торопись только с решениями. Хорошо? Всё же мне кажется, что Костя — хороший человек, пусть и скрытный немного. Но ведь его скрытность тоже можно понять. А если он боится, что ты только из-за его богатства будешь с ним? Есть ведь и такие…

Мама ушла, оставив меня совершенно озадаченной. И что теперь мне-то делать?

Я пересела в кресло, скрестив ноги, и заставила себя думать.

Костя. Я хочу быть с ним, но мне не нравится, что он скрытный. Как-то… не доверительно это. И страшно — рядом с ним. Всё тот же высший свет, к которому он относится. Ну, пусть не высший. Но у богатеев своё круг общения… И Вера, наверное, всё-таки больше ему подходит.

Мурзила прыгнул на подоконник и поскрёб лапой раму. Хочет созерцать наш двор или что-то увидел? Пришлось встать и подойти. А потом и открыть створку окна, чтобы взять с карниза маленький кленовый листок — в середине тёмно-багряный, по краям — зелёный. Кот понюхал листок и уставился на улицу. А я поднесла листочек к носу — холодный и гладкий… Я тоже Косте подхожу. С кем он ещё будет валяться на листьях и смотреть на вечернее небо?

Но я ему сказала, что уезжаю.

Строптиво вздёрнув нос, я окончательно решила: да, я «уезжаю». Меня не будет в городе две недели — и только тогда я смогу определиться, что мне надо и что я хочу. Спрячусь дома. Заранее обзвоню Михаила и Женю, предупрежу, что уехала. После этого ни один не заглянет к нам — меня-то нет. Что им здесь, в квартире, без меня делать?

Вообще-то, Жене можно сказать. Если что — он меня и в галерею привезти сможет. Ну, если моё присутствие будет необходимо.

А ещё мелькнула трусливая мыслишка: может, за это время я приду к выводу, что Константин — и в самом деле не моё? Что я в него не влюблена?

Всё. Решено. Сижу, прячусь и постепенно прихожу к пониманию, что не влюблена.

Это моя цель и задача.

Слишком многое против нашей… хм… дружбы.

Поэтому — как только в воображении вспоминается Константин, я тут же гоню воспоминание о нём решительно прочь.

Я поднялась со стула и сняла со стены портрет Кости.

… Кот сидел на подоконнике, заворожённый происходящим на улице, и его поза, и выражение его морды были такими забавными, что я поспешно вынула карандаши и папку с чистыми листами. Взяла карандаш и, пока кот не обернулся, быстро сделала несколько штрихов… Не сделала. Остановилась, не в силах поверить глазам и рукам. На листе были странные, может, по-детски забавные каракули, но не было рисунка!

Что происходит? Ведь Мурзилу я рисовала не впервые, как только у меня вдруг пошли не только портретные рисунки! Кошачьих портретов у меня — отдельная папка!

Изумлённая, я ещё раз попыталась нарисовать кота.

— Настроение не то, — удивлённо сказала я вслух — правда, тихонько. — Может, потому что ещё не работала. Мурзя, придётся тебе подождать с позированием.

Кот подождать согласился и ушёл на кухню, где выразительно мявкнул, что младшая хозяйка занята и не снизойдёт ли старшая покормить бедное, так и не нарисованное, но такое красивое животное?

Я же села за компьютер и, зайдя на почту, нашла несколько писем от Порфирия с отсканированными рукописями. И, после того как постояла рядом с принтером, распечатывая присланные сканы, погрузилась в перепечатку. Работала до самого вечера, приходила мама — помогала с диктовкой, больше ни слова не сказав по моим переживаниям. Время от времени мы делали перерыв, во время которого мама готовила чай, а я постоянно гнала от себя образ Константина, чтобы быть свободной в своих мыслях. Мама права: надо моей истории отстояться, и тогда я сама буду знать, что делать со своими проблемами. Смогу взглянуть на них со стороны.

Перед сном я получила самый настоящий удар под дых: я попробовала нарисовать следующий портрет Валеры, чтобы постепенно убрать ему обгорелую кожу хотя бы на лице. И не смогла прорисовать даже овал его лица. Получалось что-то настолько неловкое, что даже свалить всё на примитивизм художника-дилетанта нельзя.