Глен Кук - Стальные сны. Серебряный клин

Я разузнал про нее не слишком много. Была свадьба, брак по расчету, без тени любви. Думаю, для того чтобы положить конец междоусобицам, тлевшим не одну сотню лет. Ни хрена из этого не вышло.

Она сперва обобрала до нитки род Ворона, а потом вырезала его, почти начисто. А он добрался до нее и прикончил, а потом расправился с остальной бандой. Уцелел только Хромой. Если б Ворон захотел, он мог бы вернуть все, чем владел его род, ведь Хромой никогда не ладил с Госпожой. Но бывший барон встретил свою Душечку, свою Белую Розу, а та стала для Госпожи смертельным врагом.

Чтобы разнюхать все это, пришлось потрудиться на славу, скажу я вам. Вот только о детях Ворона узнать так ничего и не удалось. Из тех, с кем я говорил, всего двое вообще смогли припомнить, что там были какие-то дета. Но и эти двое не знали, что с ними потом стало.

Похоже, никого это не волновало. Кроме меня.

Лошадей мы продали, но выручили за них совсем немного. Слишком уж потрепанными они выглядели; беднягам здорово досталось, пока мы пробирались на юг.

Ворон все мучился своим черным похмельем и был совсем не в настроении спорить. Я же, наоборот, расхрабрился на старости лет.

— Что проку гоняться за Костоправом по всему белу свету? — наседал я на Ворона. — К тому же когда ты в прошлый попытался на него наехать, он просто продырявил тебе ногу. Или ты забыл? Ладно, пускай мы его догоним. Если даже он станет тебя слушать, вместо того чтобы проделать в тебе еще пару дырок, что дальше? Что бы там ни стряслось где-то на севере, какое ему до этого дело?

Признаюсь, сбивчивые россказни Ворона о том, что ему там привиделось, по-прежнему не вызывали у меня доверия. Хоть он и учился слегка черной магии. В давние времена.

Рискуя окончательно прослыть занудой, я сказал:

— Мне все-таки сдается, что у тебя есть куда более важные дела. Прямо здесь, в Опале.

Он сверкнул глазами:

— Не лезь в душу, Кейс. Не суйся, куда тебя не просят. Займись собственными делами.

— Это и есть мое дело. Чье же еще? Разве не я тащусь за тобой через полмира, неизвестно куда, рискуя шкурой? Разве не меня могут однажды прикончить в каком-нибудь местечке, о котором я и слыхом не слыхивал, из-за бредовых идей, которые втемяшились тебе в голову?

— Тебя никто не заставляет, Кейс. С ножом к горлу никто не пристает.

Не мог же я сказать ему: я перед тобой в долгу, но ты в этом ничего не понимаешь, парень. Ты научил меня читать и писать. Ты считал, что я чего-то стою как человек, пока твоя крыша не поехала. Но сказал иначе:

— А кто поможет тебе оклематься и утереть сопли, когда тебя очередной раз вывернет наизнанку? Кто будет вытаскивать из разных кабаков, когда ты очередной раз ввяжешься в драку и из тебя примутся вышибать дух?

Он проделал это прошлой ночью. Не появись я вовремя, его бы точно прикончили.

И он собирался спасти мир. В омерзительном настроении. У него трещала голова. Опять разболелось бедро. У него вообще все болело после вчерашней свалки. Поэтому он не стал отвечать мне в том же духе. Сказал просто:

— Я буду делать то, что должен делать, Кейс. Прав или не прав. Хотелось бы, чтобы ты был рядом. Но если ты не можешь этого сделать, зла держать не буду.

— Черт с тобой. Деваться мне все равно некуда. Да и не так уж я дрожу за свою шкуру.

— Тогда почему скулишь?

— Просто иногда хочется видеть в том, что я делаю, хоть каплю смысла.

Мы направлялись в такие края, где даже Ворон никогда не бывал. Мы погрузились на шхуну, которая шла в Берилл за грузом зерна. Мы неоднократно об этом пожалели, пока добрались до цели. Но когда капитан отказался повернуть обратно, мы с Вороном посовещались и решили не возвращаться в Опал по воде.

Вообще-то поначалу дела шли не так уж плохо. Пока шхуне не пришлось надолго встать на якорь. Это случилось где-то на полпути.

— В такое время года здесь никогда не бывает штормов, — жизнерадостно сообщил нам боцман. Именно в тот момент, когда ураганный порыв ветра изодрал в клочья парус, который матросы не успели вовремя свернуть. Следующие четыре дня боцман не уставал утешать нас, повторяя то же самое как заклинание. К Бериллу пристали с опозданием на эти четыре дня.

Никогда не жалею о том, чего все равно не изменишь. Что бы я там ни думал об обязательствах Ворона перед его детьми, теперь это не играло никакой роли. Они остались далеко за морем, а я навсегда излечился от желания стать моряком. Даже если б Ворон вдруг решил вернуться, чтобы уплатить по старым счетам, я бы просто посоветовал ему почесать ухо пяткой.

Банда, за которой мы гнались, казалось, нарочно стремилась наследить как можно больше. Бывший приятель Ворона поставил на уши весь Берилл, промчавшись через него словно ураган. Он выдавал себя за имперского посланника с некой таинственной миссией.

— Костоправ теперь спешит как на пожар, — сказал Ворон. Погоня будет долгой.

Я косо взглянул на него, но сумел попридержать язык.

Мы добыли новых лошадей и накупили всякого походного барахла. Когда мы наконец выбрались из города через Мусорные Врата, орава Костоправа опережала нас на целых семь дней.

Ворон взял с места так, словно собирался настичь их завтра на рассвете.

В самом сердце континента, далеко к востоку от Курганья, Весла, Башни в Чарах, по ту сторону каменистой пустыни, которая называлась Ветреный край, лежала равнина Страха, обширная, бесплодная, суровая и причудливая страна.

А в самом сердце равнины Страха находился голый круг, посреди которого стояло громадное дерево, древнее как само время. Оно было предком того молодого деревца, что было поставлено стражем в Курганье.

Немногочисленное племя диких, пугливых кочевников, обитавшее на равнине Страха, прозвало его Праотцем-Деревом и поклонялось ему как богу. Оно и было богом. Или — полубогом. Разницы почти никакой. Но распространить свое могущество за границы строго очерченных пределов оно не могло.

Праотец-Дерево был вне себя. Будь это дерево человеком, оно сейчас вопило бы от ярости. После долгого-долгого молчания оно получило вести от своего отпрыска. Тот сообщал о своих промахах, позволивших трехлапой бестии откопать захороненную голову, и о кровавой потехе, устроенной обезумевшим от жажды убивать Плетеным.

Но не столько нерасторопность сына была причиной бешенства, охватившего Праотца-Дерево, сколько его собственное бессилие перед лицом обстоятельств и страх перед вырвавшимся на свободу чудовищем.

Казалось, тот монстр был повержен навсегда, мир вздохнул спокойно и вернулся к своим повседневным заботам. Но дьявол не упустил подвернувшегося шанса. Теперь он снова бросал вызов. Обретя свободу, нигде не получая отпора, он свирепствовал, словно намеревался уничтожить весь мир, который так люто ненавидел.