Глен Кук - Белая Роза. Игра теней

Никто не видел их. Когда Курганья достигла стража — с оружием и фонарями, объятая страхом, — буря утихла. Молнии прекратили похваляться своими подвигами. Но дождь все еще продолжался.

Полковник Сироп и его люди несколько часов обыскивали окрестности Курганья. Никто ничего не нашел.

Проклиная погоду и всех богов, Вечная Стража вернулась в казармы.

На втором этаже Граева дома тело Грая продолжало дышать — один вдох в пять минут. Сердце едва билось. Оно еще долго будет умирать, лишенное души.

Я потребовал встречи с Душечкой и аудиенцию получил немедленно. Она ожидала, что я подниму хай насчет плохо спланированных военных действий в условиях, когда потери недопустимы. Она ожидала наставлений о важности работы с кадрами и дисциплины. Я удивил ее — не стал делать ни того, ни другого. Она была готова вынести худшие упреки, перетерпеть и вернуться к делу; я обманул ее ожидания.

Вместо того я подал ей письма из Весла, содержанием которых не делился еще ни с кем. Душечка показала: «Любопытно».

— Прочти, — предложил я.

Времени на чтение ушло немало. В комнату заглядывал Лейтенант, раз от разу все нетерпеливее. Душечка закончила, посмотрела на меня:

— Ну?

— Эта история — самое сердце тех документов, которых мне не хватает. Именно за этой историей я охочусь и еще кое за чем. Душелов дала мне понять, что секрет оружия, которое мы ищем, скрыт в этом рассказе.

— Рассказ не закончен.

— Да. Но разве подумать над ним не стоит?

— У тебя есть какие-нибудь мысли насчет того, кто писал их?

— Нет. И никакого способа выяснить. Разве что отправиться поглядеть на этого писателя. Или писательницу. — На самом деле у меня имелись кое-какие подозрения, но… одно невероятнее другого.

— Они поступают регулярно и быстро, — заметила Душечка. — После стольких лет. — Мне показалось, что одно из моих подозрений пришло в голову и ей — «после стольких лет».

— Курьеры полагают, что писались эти послания в течение долгого времени, а отправлялись одно за другим.

— Интересно, но не слишком полезно. Пока мы не получили остальные письма.

— Но поразмыслить над ними не мешает. Особенно над концовкой последнего. Не могу ничего разобрать. А понять надо. Это может оказаться важным. Если только эта белиберда писалась не для того, чтобы сбить с толку тех, кому письмо может попасть в руки.

Душечка вытащила последний лист, глянула на него. Лицо ее внезапно озарилось.

— Это язык жестов, Костоправ, — показала она. — Буквы. Видишь? Говорящая рука, показывает буквы.

Я глянул через ее плечо. Теперь я видел — и ощутил себя неимоверным идиотом оттого, что пропустил это. Как только появился ключ, письмо читалось легко. В нем говорилось:

«Это мое письмо может оказаться последним, Костоправ. Я должен сделать кое-что, и риск очень велик. Шансы против меня, но я должен попытаться. Если вы не получите завершающего письма, о последних днях Боманца, вам придется забрать его самим. Один экземпляр я спрячу в доме колдуна, как написано в этой истории. Второй вы найдете в Весле, у кузнеца по имени Песок.

Пожелайте мне удачи. К нынешнему времени вы, должно быть, нашли уже безопасное убежище. Я не пытался бы выгнать вас оттуда, если бы от этого не зависела судьба всего мира!»

Подписи опять не было.

Мы с Душечкой воззрились друг на друга.

— Что ты думаешь? — спросил я. — Что мне делать?

— Ждать.

— А если следующих писем не будет?

— Идти и искать.

— Да. — Ужас. Весь мир ополчился против нас. Налет на Рясу привел Взятых в состояние мстительной ярости.

— Это великая надежда, Костоправ.

— Курганье, Душечка. Только Башня может быть опаснее.

— Может быть, мне стоит пойти с тобой?

— Нет! Тобой мы рисковать не можем. Ни при каких обстоятельствах. Восстание переживет потерю одного старого лекаришки. Без Белой Розы ему крышка!

Душечка крепко обняла меня, отстранилась, вздохнула.

— Я не Белая Роза, Костоправ. Та уже четыре века мертва. Я — Душечка.

— Наши враги зовут тебя Белой Розой. Наши друзья зовут тебя Белой Розой. В имени есть сила. — Я изобразил несколько букв. — В этом все дело. В имени. Ты должна быть тем, кем тебя зовут.

— Я — Душечка, — настаивала она.

— Для меня — может быть. Для Молчуна. Еще для нескольких наших. Но для всего мира ты Белая Роза, надежда и спасение. — Мне пришло в голову, что имени у нее-то и нет. Того, что носила Душечка прежде, чем прибиться к Отряду. Для нас она осталась Душечкой, потому что так ее называл Ворон. Знала ли она свое данное имя? Если и так, это уке неважно. Она в безопасности. Она последняя из живущих, кто его помнит. В разграбленной войсками Хромого деревушке, где мы нашли ее, вряд ли велись записи рождений.

— Иди, — велела она. — Смотри. Думай. И надейся. Скоро ты где-нибудь отыщешь нить.

Пришли наконец те, кто бежал из Ржи на трусливом летучем ките. Мы выяснили, что Взятые с равнины все же выбрались и буйствовали теперь из-за того, что уцелел лишь один ковер. Атака будет отложена до той поры, пока ковры не заменят. А из всех волшебных предметов ковры-самолеты — одни из самых сложных и дорогих. Полагаю, Хромой долго будет объясняться перед Госпожой.

Я привлек к разросшемуся проекту Одноглазого, Гоблина и Молчуна. Я переводил. Они выискивали подлинные имена, сводили их в таблицы. Зайти в мою комнату стало почти невозможно. А жить в ней — тем более, потому что Гоблин и Одноглазый здорово поцапались за пределами Душечкиной безмагии. И теперь постоянно держали друг друга за глотку.

У меня начались кошмары.

Как-то вечером я поставил перед колдунами задачу: отчасти потому, что нового курьера так и не было, отчасти — чтобы они меня с ума не свели.

— Возможно, мне придется покинуть равнину, — сказал я. — Не сможете вы что-нибудь сотворить, чтобы я не привлекал особого внимания?

Они начали задавать вопросы. Я отвечал честнейшим образом. Они так хотели отправиться со мной, словно поход на запад уже был установленным фактом.

— Черта с два вы со мной пойдете, — огрубил я. — Тысяча миль этакого дерьма? Да я тогда покончу с собой, еще не выбравшись с равнины. Или кого-то из вас прикончу, Эта мысль уже приходит мне в голову.

Гоблин пискнул, изображая смертельный ужас.

— Подойдешь ко мне хоть на десять футов, — предупредил Одноглазый, — в ящерицу превращу.

Я фыркнул:

— Ты еду в дерьмо-то едва превращаешь.

Гоблин закудахтал:

— У коров и цыплят получается лучше. Пользуйся лучше их навозом.

— Откуда в тебе столько слов, недомерок? — рявкнул я.

— Склочным он стал к старости, — заметил Одноглазый. — Рюматизьм, наверно. Есть у тебя рюматизьм, Костоправ?