Глен Кук - Белая Роза. Игра теней

— Так что — пакуйтесь и увязывайтесь! Выезжаем с рассветом.

Она разбудила меня среди ночи. Я было даже подумал…

Затем я увидел ее лицо. Она все слышала.

Она упрашивала меня остаться еще — всего лишь на денек! Самое большее, на два. Ей ведь не больше нашего нравится пребывать здесь, в окружении всего того, что потеряла, что теперь терзает ее самолюбие. Она хочет уехать отсюда, с нами, со мной, с единственным другом всей ее жизни…

Мое сердце рвалось на куски.

На бумаге все это выглядит — глупее некуда, но что сказано, то сказано. Я даже гордился собой. Я не поддался ни на дюйм.

— Всему этому не будет конца, — сказал я. — Всегда будет оставаться еще одно дело, которое надо закончить. Пока мы ждем, Хатовар не становится ближе. Приближается только смерть. Да, ты дорога мне. Я не хочу уезжать… Но смерть здесь прячется за каждым углом, в каждой Тени. Она вписана в сердце каждого, кто обижен и возмущен моей близостью к тебе. А в Империи оно всегда так, и за последние дни множество старых имперцев получили повод для глубочайшей ненависти ко мне.

— Ты обещал мне ужин в Садах Опала.

Да я тебе все, что хочешь, пообещаю, сказало мое сердце. А вслух я отвечал: — Я и не отказываюсь. Обещание в силе. Однако я должен вывести отсюда ребят.

Я впал в задумчивость, а она, кажется, начала нервничать, что ей обычно не свойственно. В глазах ее после отказа заплясали искорки — она явно что-то замышляла. Мной тоже можно управлять, и оба мы это понимали. Но она никогда не действовала личными путями в делах политических. По крайней мере, со мной.

Я думаю, каждый когда-нибудь находит человека, с которым он может быть совершенно честен, чье доброе мнение заменяет мнение всего мира. И это доброе мнение становится важнее всех подлых, скользких замыслов, алчности, похоти, самовозвеличения — всего, что мы творим втихаря, тем временем убеждая мир в том, что мы — всего лишь простые, душевные люди. Так вот, я был ее объектом честности, а она — моим.

Одно лишь мы скрывали друг от друга — и только из-за боязни: а вдруг оно, будучи раскрытым, изменит все остальное и, быть может, вдребезги разобьет откровенность во всем остальном.

Да бывают ли любящие когда-нибудь до конца честны?

— По моим прикидкам, мы доберемся до Опала недели за три. Еще неделя, чтобы подыскать достойного доверия корабельщика и заставить Одноглазого согласиться пересечь Море Мук. Значит, через двадцать пять дней, считая от сегодняшнего, я буду в Садах. И закажу ужин в Камелиевом Гроте.

Я погладил шишку совсем рядом с сердцем. Шишка представляла собою прекрасно выделанный кожаный бумажник, в коем содержались грамоты, удостоверяющие, что я, генерал вооруженных сил Империи, являюсь полномочным легатом, подчиненным лично Госпоже.

Именно так, а не иначе. Замечательный повод для ненависти со стороны тех, кто служит Империи всю жизнь.

Я и сам не слишком хорошо понял, как до этого дошло. Какой-то шутливый фен в один из тех редчайших часов, когда она не занималась изданием декретов и рассылкой воззваний. А затем я вдруг обнаружил, что осажден тучей портных. Оказался при полном имперском гардеробе. Наверное, никогда не разобраться мне, что означают все эти бесчисленные канты, кокарды, пуговицы, медали и прочие побрякушки. Словом, в этой одежде я чувствовал себя крайне глупо.

Однако совсем скоро я понял некоторые выгоды, извлеченные из того, что попервости показалось просто тонкой, затейливой шуткой.

У нее есть чувство юмора в этих делах, она не всегда относится серьезно к такой ужасающе серьезной штуке, как Империя.

И выгоды эти, я уверен, увидела задолго до меня.

Словом, мы беседовали о Камелиевом Гроте в Садах Опала, излюбленном в высшем обществе месте для обозрения людей и показа себя.

— Я каждый вечер буду ужинать там. Ты можешь присоединиться в любой момент.

В лице ее мелькнуло тщательно скрываемое напряжение.

— Хорошо, — отвечала она. — Если буду поблизости.

Вот в такие минуты мне становится очень неуютно.

Что бы ни сказал в ответ, все выйдет не так. И тут я не нашел ничего лучше классического подхода Костоправа.

Просто повернулся и пошел.

Вот так я управляюсь со своими женщинами. Если они в расстроенных чувствах — немедля ищи укрытие.

Я почти дошел до двери.

Когда ей было нужно, она могла двигаться очень быстро и, преодолев дистанцию, обняла меня, прижавшись щекой к моей груди.

Вот так они управляют мной, дурнем чувствительным. Романтиком занюханным. Я хочу сказать, мне даже не нужно понимать их. Но на меня безотказно действует одно — если они распускают нюни.

Так я держал ее, пока было нужно. Мы и не взглянули друг на друга, когда я уходил. Тяжелая артиллерия ей не понадобилась.

Как правило, она играла по-честному. Этого у нее не отнять. Даже когда была Госпожой. Скользкой, хитрой, но более-менее честной.

Всякий приличный легат наделен кучей прав, вроде жалования поместий и перераспределения казенных денег. Я вызвал тех самых портных и спустил их на своих ребят. Роздал должности. Взмахом магического жезла я обратил Одноглазого с Гоблином в полковников. Ведьмак и Масло превратились в капитанов. Я даже не пожалел кое-каких чар на Мургена, и тот стал выглядеть совсем как настоящий лейтенант. Я выплатил всем нам жалованье за три месяца вперед. Всех прочих здорово передернуло. Хотя бы по этой причине Одноглазый еще больше возжелал поскорее оказаться где-нибудь, где можно от души злоупотребить новообретенными привилегиями. Но в тот момент он, в основном, препирался с Гоблином насчет того, чья должность выше. Эти двое всегда принимали везение как обязаловку.

Самый смех наступил, когда она призвала меня для вступления в должность и настояла на внесение в документы настоящего имени, Я это самое имя не сразу вспомнил.

Выезжали мы, словно бежали от погони. Только уже не той оборванной шайкой, что въехала в Башню.

Я расположился в карете вороненой стали, запряженной шестеркой бешеных вороных жеребцов, Мурген — за кучера, а Масло с Ведьмаком — на запятках. Далее — вереница оседланных лошадей. Одноглазый с Гоблином, презрев карету, заняли места направляющего и замыкающего и ехали верхом на зверях под стать запряженным в карету. И двадцать шесть конногвардейцев — в качестве эскорта.

Лошадей она нам пожаловала породы дикой и прекрасной; такими доселе жаловали лишь величайших героев ее Империи. Когда-то, давным-давно, я ездил на таком — в битве при Чарах, когда мы с Госпожой охотились за Душеловом. Такие могут бежать вовсе без отдыха. Волшебные звери! Подарок — просто за гранью вероятного.

И как вся эта непостижимость могла приключиться со мной?

Год назад я жил в земляной норе, в этом прыще на заднице мира, под названием Равнина Страха, с полусотней других людей, в постоянном страхе быть обнаруженными Империей. Новой или хоть чистой одежды не имел лет десять, а уж баня с бритьем ценились на вес бриллиантов.