Роберт Сальваторе - Темное зеркало

— А я знаю, что меня повесят, если я попытаюсь освободиться, — резко сказал он. — Я никогда не причинял вреда какому-нибудь человеку или даже вещи. И я не хочу никому навредить. Но мне выпала такая судьба.

— Мы не связаны принадлежностью к расе, — сказал я ему, найдя наконец слова убеждения в воспоминаниях о своем собственном долгом пути из тьмы Мензоберранзана. — Ты говорил, что слышал рассказы обо мне. Разве они — то, чего можно ожидать от темного эльфа?

— Ты дроу, а не гоблин, — сказал он так, словно этот факт все объяснял.

— Твоими же словами, ты не более родственен гоблинам, чем я — темным эльфам, — напомнил я ему.

— Кто может сказать? — ответил он, пожав плечами, и этот беспомощный жест наполнил меня глубокой болью. — Мне сказать Рико, что я не гоблин душой и поступками, а просто жертва безжалостной судьбы? Ты думаешь, он поверит мне? Думаешь, что такой род понимания доступен этому простому фермеру?

— Ты боишься попытаться? — спросил я.

— Да!

Я поразился силе этих слов.

— Я не первый раб Рико, — проговорил он. — Он держал у себя гоблинов, орков, однажды даже багбира. Ему нравится принуждать других делать его собственную работу, понимаешь? Но много ли других рабов ты видел на дворе Рико, Дриззт До’Урден?

Он знал, что я не видел ни одного раба, и я не был удивлен его объяснением. Я почувствовал, что начинаю ненавидеть Рико Пенгаллена.

— Рико покончил с ними, — продолжал Нойхайм. — Они потеряли способность выживать. Они потеряли свою полезность. Ты заметил высокий столб с поперечиной за воротами?

Я содрогнулся, представив, для чего мог служить этот столб.

— Я жив, и я останусь живым, — объявил Нойхайм. В первый раз решительный гоблин позволил своей защите ослабеть, и мрачное выражение его лица выдало неистинность этих слов.

— Ты хотел бы, чтоб огры-налетчики убили тебя, — сказал я, и он не ответил.

Некоторое время мы сидели в тишине, тишине, которая тяжко давила на каждого из нас. Я знал, что не должен оставлять такую несправедливость безнаказанной, не могу повернуться спиной — пусть даже к гоблину — ни к кому, нуждающемуся в помощи. Я обдумал все пути, доступные мне, и пришел к выводу, что для настоящей победы над этой несправедливостью я должен использовать все влияние, какое смогу. Как большинство фермерских деревень в этом регионе, Пенгаллен не был независимым поселением. Люди здесь были под защитой и, следовательно, под надзором и законом крупных городов поблизости. Я мог обратиться к Аластриэли, правящей Сильверимуном, и Бренору Боевому Молоту, королю ближайших земель и моему лучшему другу.

— Возможно, однажды я найду в себе силы пойти против Рико, — неожиданно сказал Нойхайм, прервав мои раздумья. Я живо помню его следующие слова. — Я — не отважный гоблин. Я предпочитаю жить, хотя зачастую я сомневаюсь, что моя жизнь чего-то стоит.

Эти самые слова мог бы произнести и мой отец. Закнафейн тоже был рабом, хотя и рабом другого сорта. Он жил в Мензоберранзане, и не на низшем положении, хотя и ненавидел темных эльфов и пути их зла. Он не видел выхода, самой возможности побега из города дроу. Из-за недостатка смелости он жил, как воин-дроу, выживал, следуя тем самым порядкам, которые были для него столь отвратительны.

Я снова попытался напомнить Нойхайму, что я ушел от подобной судьбы, что мне удалось выйти из безнадежного положения. Объяснил, что странствовал среди людей, которые, несомненно, ненавидели и боялись меня из-за репутации моих сородичей.

— Ты — дроу, а не какой-то гоблин, — снова ответил он, и на этот раз я начал понимать смысл, стоящий за его словами. — Они никогда не поймут, что в моем сердце нет зла, как у других гоблинов. Даже я не понимаю этого!

— Но ты веришь в это, — твердо сказал я.

— Сказать им, что я — гоблин другого рода?

— Именно так! — воскликнул я. Мне казалось, что это достаточно разумно. Я думал, что нашел ответ, который искал.

Нойхайм прикрыл дверь и быстро объяснил мне кое-что обо мне и о мире вокруг, что я ранее не принял во внимание.

— Чем мы отличаемся? — надавил я, надеясь, что он увидит мое понимание истины.

— Ты считаешь себя гонимым? — спросил гоблин. Его желтые глаза сузились, и я понял, что он полагает свои слова близкими к истине.

— Я больше не принимаю это определение, так же, как и не допускаю гонений, — провозгласил я. Мои гордые слова внезапно достигли понимания этого несчастного. — Люди выносят свои собственные суждения, но я больше не мирюсь с их несправедливыми решениями.

— Ты будешь сражаться с теми, кто относится к тебе неправильно? — спросил Нойхайм.

— Я буду отвергать их, игнорировать их, зная в глубине души, что я прав в своей вере.

Улыбка Нойхайма выражала одновременно искреннюю радость за то, что я нашел свой путь, и глубокую печаль — за себя, как я начал понимать.

— Мы не в одинаковом положении, — настаивал он. Я начал возражать, но он остановил меня, подняв ладонь. — Ты — дроу, экзотика, нечто за пределами опыта большинства людей, которых ты встречал.

— Почти каждый в наземном мире слышал ужасные истории о дроу, — попытался возразить я.

— Но они не имели дела с самими эльфами-дроу! — резко возразил Нойхайм. — Ты для них — диковина, странно красивая даже по их собственным стандартам красоты. Твои черты правильны, Дриззт До'Урден, твои глаза пронзительны. Даже твоя кожа, такая черная и блестящая, должна быть прекрасной для обитателей наземного мира. А я гоблин, уродливый гоблин — своим телом, если не душой.

— Если бы ты показал им правду о своей душе…

Нойхайм рассмеялся над моими словами.

— Показать им правду? Правду, которая поставит под вопрос все, что они знали в своей жизни? Стать темным зеркалом их совести? Эти люди, включая и Рико, убили много гоблинов — и, наверное, поделом, — быстро добавил он, и это пояснение открыло все, что Нойхайм пытался показать мне, слепцу.

Если эти фермеры, многие из которых часто бились с гоблинами, и другие, кто держал гоблинов в рабстве, обнаружат всего одно существо, не отвечающее их определениям злой расы, всего лишь гоблина, в котором есть совесть и сострадание, интеллект и дух, родственный их собственному, это может повергнуть все их существование в хаос. Я и сам почувствовал, будто меня ударили в лицо, когда понял настоящую причину поведения Нойхайма. Лишь благодаря собственному опыту, родству с темными эльфами, подавляющее большинство которых заслуживало свою мрачную репутацию, я смог преодолеть чувство смятения и вины.

Эти фермеры могли и не понять Нойхайма. Они наверняка прониклись бы к нему страхом и все большей ненавистью.

— Я не отважен, — снова проговорил Нойхайм, и, хотя я не был согласен, я предпочел удержать возражение в себе.