Марек Гот - Я не люблю пятницу

— Под этим именем я когда‑то его знал. И до этого и потом у него было еще много имен, но я предпочитаю называть его именно Владиславом. С этим именем у меня связаны личные воспоминания, и мне его легче запомнить.

— Владислав, так Владислав. Вы убедились, что я — это я. Теперь мы можем идти?

— Ступайте. Лампу можете забрать с собой. На входе вам передадут две тысячи золотом. Это плата за услугу, которую вы оказали нашему городу. Я имею в виду сбежавших преступников. Я надеюсь, что вы запомните, что я был другом вашего отца. Другом, насколько это возможно при данных обстоятельствах. — В его голосе мне почудилась ирония. — Мы будем рады видеть вас у себя в гостях, если у вас возникнет такое желание.

— Спасибо, но лучше уж вы к нам. — На этот раз лица не было видно, но я почувствовал, что вампир улыбается.

— Возможно. Когда‑нибудь. До свидания.

Когда мы выбрались, то я наконец‑то перевел дух.

— Как‑нибудь я припомню вам этот визит вежливости, Карелла.

Виктор только сглотнул и судорожно кивнул. Выглядел он едва ли не бледнее вампира, а пальцы ходили ходуном. Я вспомнил, что о нем говорила Полина при нашем знакомстве. Уверен, что Карелла боялся этого визита еще больше меня, но что‑то в нем сидело такое, что заставляло его двигаться дальше вопреки своему страху. Сложно понять, как можно так беззаветно любить деньги.

Мы забрали остатки нашей компании и убрались из Сиута еще засветло.

— А я вам в сотый раз говорю, что мне нужно увидеться с Юлом!!!

— А я вам в сотый раз отвечаю, что вам вначале нужно увидеться с вашим отцом!!!

Мы с Карелла орали друг на друга уже минут пятнадцать. Остальные вначале пытались нас утихомирить, а сейчас, рассевшись в кресла, смотрели на бесплатное представление. Эрлик увлеченно жевал краюху хлеба, а Полина красила глаза, прислушиваясь к нашим воплям.

Даже не знаю — из‑за чего я так завелся. Наверное из‑за того, что город Фаро за время моего отсутствия совсем не изменился и я только–только начал понимать, что же потерял на самом деле. И во всем этом был виноват Виктор.

— Ладно, — сказал я, — хватит народ веселить. Все. Вечером идем на встречу с Владиславом.

Карелла недоверчиво посмотрел на меня. Он подстригся, побрился и надел более–менне приличный костюм. Теперь его было не стыдно впустить хотя бы в прихожую. Однако сейчас лицо у него было красным, а глаза — злыми.

— Ну–ну… — только и сказал.

После этой содержательной речи они с Эрликом быстро собрались и куда‑то ушли. Я лег на кровать. Надо бы снять сапоги, но мне было лень. Алиса и Альф уселись рядком напротив меня. Точь–в-точь котята на заборе. Молчали они долго, я даже начал задремывать.

— Питер, — осторожно сказала Алиса.

— М–м-м?

— Ты не переживай так. На самом деле все будет хорошо.

— Да я и не переживаю. Пусть Виктор переживает.

— Это ведь на самом деле нормально — иметь семью.

Я непонимающе уставился на нее.

— Ну… ты ведь сегодня встретишься со своим отцом.

— Алиса, эта встреча должна была произойти четверть века назад. Собственно говоря, самого расставания не должно было быть. Сейчас уже поздно говорить об этом. Худо–бедно, но без отцовской любви и опеки я обходился всю свою жизнь, так что никакого священного трепета от предстоящей встречи я не испытываю. Я видел отца четыре раза и до сих пор не знаю — было ли это наяву или он мне приснился. В три года он сдал меня в Королевскую школу боевых искусств, оплатив весь курс обучения авансом. Когда мне было четыре или пять, меня привезли на его похороны. Я не очень много знаю о семейных взаимоотношениях, но думаю, что любящие отцы так не поступают.

— У него могли быть свои причины на это.

— Точно. А у меня есть свои причины не испытывать сыновних чувств по отношению к нему. То, что я поступил в Академию, а не оказался на улице, в трущобах… то, что я выжил в этой войне — не более, чем счастливое стечение обстоятельств. Случай. Так что отстань от меня со всеми этими проповедями о семейных ценностях. За последние двенадцать лет я столько всего видел и столько всего наворотил, что словами пронять меня невозможно. Если не веришь, то спроси кого‑нибудь о резне в Хаттори. Тебе обязательно расскажут — будешь потом детей своих пугать.

Я отвернулся к стене и стал думать, что в последнее время я и впрямь стал какой‑то раздражительный. Может Алиса не так уж и не права? Алисин голос за спиной тихо произнес: " Я уже спрашивала…" Я никак не отреагировал и вскоре они все ушли.

Виктор был возбужден, как щенок фокстерьера при виде лисьей норы.

— Все идет отлично! О нас тут, по–моему, просто забыли. И о ячейках тоже. Все следят друг за другом и никто ничего не знает конкретно. Пойдемте, нас ждут.

После дневного сна голова была тяжелой. Заводиться с Виктором по новой не хотелось. И так уже наговорил… Алису обидел… Наверное обидел. Она женщина с изрядной долей эльфьей крови, а тут и в логике нормальных баб разобраться невозможно. Так что, что она там думает — никому не известно.

— Пойдемте–пойдемте… Дайте только лицо сполоснуть. Какой никакой, а родственник, надо прихорошиться перед встречей.

Бар "Лопух и Улитка" сверкал чистотой. Тут даже Юл не смог бы придраться. При этом он был достаточно уютным. Мы прошли через весь зал, и Виктор открыл неприметную дверь в стене.

— Заходите.

Я зашел. Небольшой кабинетик был рассчитан человек на шесть–восемь. Никаких излишеств, но вся обстановка выглядела весьма дорого и респектабельно. Посредине комнаты находился сервированный стол, а за столом, спиной ко мне, сидел человек. Мне были видны только его широкие плечи и густые, абсолютно белые волосы, собранные в "конский хвост", хотя скорее подошло бы название "хвостик пони".

— Проходите, не стесняйтесь, — сказал он, не оборачиваясь. — Вы его привели?

Я уже успел сделать несколько шагов, но при этих словах остановился. Где‑то там внутри тяжело заворочалось нехорошее предчувствие.

— Вообще‑то я не слон, чтоб меня на веревочке водили. Сам кое‑как добрался.

Человек, сидевший за столом, вскочил с прытью, которой я никак не ожидал, учитывая его вроде бы преклонный возраст.

Старым он не выглядел, хотя в седой шевелюре не было ни единого темного волоска. В аккуратно подстриженной бороде и усах — тоже. Морщин было немало, но они были не стариковские — как мелкая сеточка, наброшенная на лицо, а резкие, крупные, будто их вырезали по дереву один раз и уже навсегда. Суровое такое лицо. Жесткое. Чуть прищуренные глаза янтарного цвета делали его похожим на какую‑то диковинную хищную птицу. Или волка. У меня не такие глаза. И нос у меня не такой большой. И вообще я на него не похож. Короче ничем не напоминал мне этот человек моего отца, каким я его помнил (или представлял?).