Нил Гейман - Истина — пещера в Черных горах

Мы развели костер из колючего хвороста и высохшего овечьего помета: мы вскипятили воду и сварили кашу, кинув в котелок, который я нес с собой, по горсти овса и по щепотке соли. Его горсть была огромной, а моя маленькой, сколько влезло в руку, так что он улыбнулся и сказал:

— Надеюсь, ты не съешь половину этой каши.

Я сказал, что нет, и правда не съел, потому что аппетит у меня меньше, чем у людей обычного роста. Но это хорошо, считаю я, потому что я могу прокормиться орехами и ягодами в такой глуши, где человек побольше умер бы с голоду.

Через высокие холмы вела еле заметная тропа. Мы шли по ней и не встретили почти никого, только жестянщика и его осла, доверху нагруженного старыми горшками, да девочку, ведущую осла за повод, — она улыбнулась мне, подумав, что я ребенок, а потом нахмурилась, увидев свою ошибку, и кинула бы в меня камнем, если бы жестянщик не хлестнул ее по руке прутом, которым подбадривал свою животину. Чуть позже мы нагнали старуху с мужчиной — она назвала его своим внуком и сказала, что они возвращаются к себе за холмы. Мы перекусили с ней, и она сообщила, что была на родах своего первого правнука и что роды прошли благополучно. Она предложила нам предсказать судьбу по линиям на наших руках, если нам есть чем позолотить ее руку. Я дал старой ведьме щербатую монетку из тех, что в ходу у южных жителей. Она посмотрела на мою ладонь и сказала:

— Я вижу смерть в твоем прошлом и смерть в твоем будущем.

— В будущем смерть ждет любого из нас, — сказал я.

Мы сидели на высокогорье, где летние ветра дышат зимней стужей, где они воют, хлещут и секут воздух, точно кинжалы. Старуха помолчала, потом сказала:

— На дереве была женщина. На дереве будет мужчина.

— Скажется ли это на мне? — спросил я.

— Когда-нибудь. Может быть, — ответила она. И добавила: — Берегись золота. Твой друг — серебро.

На этом со мной было покончено. Калуму же Макиннесу она сказала:

— Когда-то ты обжег руку. — Он подтвердил это, и она попросила: — Дай мне вторую, левую. — Он послушался, и она внимательно вгляделась в нее. — Ты возвращаешься туда, откуда начал. Ты поднимешься выше, чем большинство других. И там, куда ты идешь, тебя не ждет могила.

— Ты говоришь мне, что я не умру? — спросил он.

— Я гадаю по левой руке. Мне известно то, что я тебе сказала, не больше.

Но она знала больше. Я понял это по ее лицу.

Эта встреча — единственное, что заслуживает упоминания из случившегося с нами за весь второй день.

Той ночью мы спали под открытым небом. Ночь была ясная и студеная, и все небо усыпали звезды, такие яркие и крупные, что казалось — протяни руку и собирай их. Точно ягоды. Мы лежали под ними бок о бок, и Калум Макиннес промолвил:

— Она сказала, тебя ждет смерть. Но меня смерть не ждет. Значит, у меня судьба счастливее.

— Может быть.

— Ах, — сказал он, — все это чепуха. Старушечья болтовня. Это неправда.

Я очнулся в рассветной дымке и увидел оленя, который с любопытством глазел на нас.

На третий день мы перевалили через хребет и зашагали под гору. Мой спутник сказал:

— Когда я был мальчишкой, кинжал моего отца упал в кухонный очаг. Я вытащил его. Но металлическая рукоятка была раскаленной, как пламя. Я этого не ожидал, но не выпустил нож, а отнес к воде и уронил туда. Помню, какой поднялся пар. Мне обожгло ладонь, и рука скрючилась, точно хотела сжимать клинок до конца времен.

— У тебя рука, а я мужичок с ноготок, — сказал я. — Славные мы с тобой герои — нам ли искать удачи на Туманном острове?

У него вырвался смешок, похожий на лай, короткий и невеселый.

— Славные герои, — только и сказал он.

Тут начался дождь — он лил и лил. Вечером мы увидели фермерскую лачугу. Из трубы точилась струйка дыма, и мы кликнули хозяина, но не получили ответа.

Я толкнул дверь; она отворилась, и я снова подал голос. В доме было темно, однако я почуял сальный запах, точно здесь горела свеча и ее только что потушили.

— Никого нет, — сказал Калум, но я покачал головой и ступил за порог, а потом сунул голову во тьму под кроватью.

— Может, вылезете оттуда? — спросил я. — Мы всего лишь путники, ищем тепла, гостеприимства и защиты от непогоды. Мы готовы разделить с вами наш овес, соль и виски. И мы не причиним вам зла.

Сначала женщина, которая пряталась под кроватью, ничего не ответила, а потом сказала:

— Мой муж ушел в холмы. Он велел мне спрятаться, если придут чужие, из страха, что они могут надо мной надругаться.

— Я всего лишь маленький человек, хозяйка, — сказал я. — Ростом я не выше ребенка — стоит вам отмахнуться, и я полечу наземь. Мой товарищ силен, но я клянусь, что мы не сделаем вам ничего дурного. Нам бы только капельку вашего гостеприимства да еще обсушиться, так что, пожалуйста, вылезайте.

Она выбралась из-под кровати, вся в пыли и паутине, но даже с измазанным лицом она была прекрасна, и хотя в ее волосах запуталась паутина, и они посерели от пыли, было видно, что они длинные и густые, рыжие с золотым отливом. На мгновение она напомнила мне дочь, но моя дочь смотрела бы мужчине в глаза, а эта испуганно потупила взор, точно боялась, что ее вот-вот ударят.

Я дал ей немного нашего овса, а Калум вынул из кармана несколько кусочков вяленого мяса. Она вышла в поле и вернулась с парой тощих репок, а потом приготовила нам еду на троих.

У нее не было аппетита. Я съел свою долю. По-моему, Калум так и остался голодным, когда покончил со своей. Он налил нам всем виски; она лишь пригубила его, разбавив водой. Дождь стучал по крыше, в углу капало, но я был рад даже такому неуютному пристанищу.

Вскоре пришел хозяин. Он ничего не сказал, только посмотрел на нас раздраженно и недоверчиво. Снял шляпу и плащ из промасленной дерюги и бросил на земляной пол. С них сразу натекла лужа. Молчание угнетало, и Калум Макиннес нарушил его.

— Ваша жена оказала нам гостеприимство, когда мы нашли ее. А найти было трудновато.

— Мы просили гостеприимства, — добавил я. — И у вас просим.

Хозяин что-то неразборчиво буркнул.

Горцы тратят слова неохотно, как будто это золотые монеты. Но обычай блюдут свято: странники, которые просят гостеприимства, должны его получить, будь они даже в близком родстве с их кровными врагами.

Женщина — она была едва ли старше девушки, а борода ее мужа уже побелела от седины, так что на минуту я подумал, уж не приходится ли она ему дочерью, но нет: в доме стояла лишь одна кровать, хотя и узковатая для двоих, — так вот, женщина вышла во двор, в маленькую пристройку для овец и вернулась оттуда с овсяными лепешками и вяленым окороком — видимо, там у нее был тайник. Нарезав снедь тонкими ломтиками, она положила ее на деревянный поднос перед мужем.

Калум налил хозяину виски и сказал: