Дуглас Хьюлик - Свой среди воров

Наверное, мне не стоило быть таким мстительным. В первый раз это привело лишь к тому, что она наняла убийцу поискусней. Если я продолжу в том же духе, она когда-нибудь найдет мастера, который доведет дело до конца.

Но мне все равно нравилось дразнить сестренку.

Я сидел на приступочке у входа в аптеку и пил третью чашку чая. Тот остыл, потемнел и стал горьким, несмотря на вбуханный туда мед. Под стать моему настроению.

Потом я отставил чашку и развернул письмо, доставленное Тамасом.

Кристиана писала на хорошей бумаге – сухой и плотной. Я мог продать ее Балдезару, чтобы оттер и заново пустил в дело, но не собирался. Письмо отправится в тайник, что в глубине одежного шкафа, и приложится к остальным, милым и злобным.

Я снова перечитал письмо и стал смотреть, как бумага дрожит на ветру.

Она хотела со мной встретиться. Сегодня вечером. Якобы поговорить. О чем-то важном. На кону ее безопасность.

Старая песня.

Другими словами, ей что-то понадобилось от брата, бывшего взломщика. Или не терпится получить подделку, которую я для нее заказал.

Я провел пальцем по твердому воску печати на обороте письма и ощупал вдовий оттиск. Надо же, как откровенно и гордо! Немалая дерзость с учетом того, что она ради него совершила. Она называла меня злодеем, но я, по крайней мере, убивал, только когда этого требовало дело. И муж ее, Нестор, мне нравился.

Позади возникло движение. Я обернулся – на меня смотрела Козима.

– Плохие новости? – поинтересовалась она. И дальше, коварнее: – Что, любимая бросила?

Я улыбнулся маленькой женщине, сложил письмо Кристианы и спрятал в незашнурованный рукав.

– Сбежала к барону. Чем он лучше меня?

– Мир и покой? – предположила жена аптекаря, садясь рядом. – Да простит меня император, но иногда мне хочется, чтобы Эппирис усыпил этих девиц и подарил мне хотя бы полдня.

– Я их вообще не замечаю, – произнес я, а Ренна с Софией с воплями выбежали из-за угла и с дикими криками влетели в дом.

Шестилетняя Ренна хохотала, но София, на два года старше сестры, была далека от веселья. Дверь с грохотом захлопнулась, за ней заверещали и затопотали по деревянному полу.

– Врешь ты все, – отозвалась Козима.

Она смотрела на дверь и прислушивалась, пока шум не стих; затем расслабилась.

Кареглазая Козима с волосами цвета воронова крыла и скульптурным лицом наверняка была сущей красавицей, когда досталась в жены Эппирису. Даже двое детей и годы забот о них и муже не убили ее красоты, и на Козиму до сих пор оглядывались мужчины, включая меня. Не знаю, чем Эппирис завоевал ее сердце, но я проникся к аптекарю толикой уважения. Мое уважение к Козиме превосходило всякие толики.

Сегодня был прачечный день: она предстала с увязанными назад волосами, раскрасневшимся лицом и в мокром фартуке.

– Что, и правда плохие новости? – спросила она и ткнула пальцем в рукав с припрятанным письмом.

– Да не хуже, чем обычно.

– От кого?

Я посмотрел ей в глаза, но не ответил.

– Не хочешь – не говори, – пожала плечами она.

– Когда я въезжал, я объяснил вам с Эппирисом правила.

– И мне они не понравились.

Я улыбнулся. Это был старый спор. Козима не верила в тайны, а я не верил в их ненадобность.

– Мой дом – мои правила, – сказал я.

– Фи!

Я приобрел двухэтажный кирпичный, обшитый тесом дом пару лет назад у человека из Круга по имени Клитер вместе с долговой распиской Эппириса. Клитер не хотел его продавать, но мне понравились и дом, и кордон, а на Клитера было нарыто достаточно, чтобы он передумал. Я въехал в комнаты наверху и простил аптекарю долг в обмен на тайную долю в деле. Сперва я собирался пожить здесь ровно столько, сколько ушло бы на проверку, не надувают ли меня с процентом от навара, но сам не заметил, как положение изменилось. Три комнаты над аптекой стали приютом, далеким от улиц, а с Эппирисом и его семьей я отдыхал душой от ночных треволнений. Место, которое я считал лишь удачным вложением средств, превратилось в дом.

Вот тебе и планирование.

Козима сменила тактику:

– Прачка заходила, одежду твою принесла.

– Я видел у лестницы. Спасибо.

– Я могу отнести наверх, раз уж не позволяешь стирать.

На миг я представил Козиму распростертой на пороге, после того как сработает западня. Лужа крови, окруженная моим бельем.

– Нет.

– Ты же знаешь, Дрот, что когда-нибудь я проникну в твое логово.

– Ну-ну.

– Да что ты там прячешь?

– Императорскую наложницу. Она, знаешь ли, беременна и боится погубить маленького бастарда.

Всех императорских детей немедленно убивали. Никаких наследников, никаких претендентов на трон, кроме трех воплощений самого императора.

Козима пихнула меня локтем:

– Не шути так. Неровен час, заявится имперская стража и все раскурочит.

– Ей все равно нельзя ко мне.

Козима коротко рассмеялась и показала на мою чашку:

– Заварить тебе свежего? У меня получается лучше, чем у Эппириса. Ангелы мои, да у любого получится лучше! – И она снова рассмеялась.

Смех был такой, что век бы слушать.

– Нет, спасибо. Мне хватит.

– Может, поешь? Я видела твою грушу, ею и мышь не накормишь.

– Обойдусь.

– Ну, может, мне…

– Козима, – сказал я, – все в порядке, мне ничего не нужно.

Она примолкла, потом вздохнула:

– Глядя на синяк, я бы так не сказала.

Я осторожно ощупал место, куда меня ударил Никко.

– Это мне на память.

– Надеюсь, в следующий раз ты ничего не забудешь.

– Ни в коем случае.

Мы посидели молча. Я невидящим взглядом следил за прохожими на Уступчатой улице; Козима вела мысленные диалоги. Наконец она склонилась и отжала подол юбки.

– Дрот, он не виноват.

Ах, вот оно что! Я голову сломал.

– Я не сержусь на Эппириса, – сказал я.

– И он на тебя.

– Знаю, – соврал я.

– Просто… у него тоже есть гордость, Дрот. Дело не в том, что ты от нас чего-то требуешь. По мелочи только – снадобья, травки, это не в счет. И я ему твержу, что он бы на костылях скакал да припарками торговал, не заставь ты Клитера…

– Козима, – перебил я, – не будем об этом.

Она очаровательно закусила губу.

– Он человек не злой, Дрот. Просто… – Она не договорила.

Просто ему не нравится, что у него лендлордом бандит. Он же сосед. И женин приятель.

Я отхлебнул остывшего горького чая. И уже собрался ответить, как вдруг заметил знакомую фигуру. Я тут же вылил остатки чая на мостовую и отдал пустую чашку Козиме.

– Прости, – сказал я, не сводя глаз с приближавшегося Дегана, – мне пора.

Козима смотрела то на чашку, то на меня. Потом проследила за моим взглядом и напряглась.

– А мне пора проведать девочек, – сказала она, поднимаясь.

Я тронул ее за руку:

– Все в порядке. Это друг.