Анджей Пилипюк - Сестренки

Но он всматривается в сидящую за столом темноволосую молодую женщину. Она откусывает от лепешки, время от времени обмениваясь парой слов с сидящей рядом блондинкой. Вот женщина повернулась к нему лицом. Она его не видит, но Мапете, на всякий случай, на шаг отступил. Это она — никаких сомнений. Выходит, все правда… Они не виделись уже двенадцать лет, а она не постарела ни на месяц. На предплечье мужчины выделяются четыре светло-коричневых шрама.

Их было пять человек, в горах Семан они промывали песок в поисках самородков иридия [130]. На них напала небольшая группка бандитов, останков разбитой повстанцами коммунистической гвардии [131]. Отбросы общества, ищущие дорогу через горы… Его приятели погибли сразу. Но их добыча была хорошенько спрятана, в связи с чем коммунисты разожгли большой костер, чтобы поджарить ему стопы.

Она появилась неожиданно, на склоне возвышенности над оврагом. Белая девушка, с лицом, кожа которого была продублена африканским ветром, сидящая на небольшой, буланой лошадке. Понятно, она захватила их врасплох, тем не менее, перестрелять семеро бандюг с винтовками за пару минут — это подвиг, достойный наивысшей славы. Незнакомка перевязала Мапете и доставила его в ближайшую деревню. Колдуну в счет лечения она дала сто пятьдесят долларов. Мапете был изумлен таким аристократическим жестом.

Много недель он валялся в горячке. Впоследствии колдун рассказал, кого он встретил. В Эфиопии она взяла себе арабское имя Садия. Видели ее всего пару раз. Она была дамой при дворе императора Теодора, давала советы императору Силасье во время войны с Италией. И вот она вновь вернулась. За эти, как минимум, сто лет она не постарела…

Мапете хотелось отблагодарить ее за спасение собственной жизни. Пару лет назад он узнал, что европейка лет двадцати по имени Садия ведет бизнес в южном Судане: контрабанда оружия для христианских повстанцев, незаконные перевозки серебра, верблюдов… Когда же он добрался до ее убежища, оказалось, что дело она продала и выехала. Куда? На это никто не мог ответить. И вот они встречаются вновь…

Куртка девушки висит на вешалке. Занятая осмотром фотографий, она ничего не заметит. Достаточно сделать пару шагов и осторожно сунуть в карман кожаный мешочек с иридиевыми самородками. Он прекрасно понимает, если бы попытался вручить подарок лично, она не приняла бы… Он и еще что-нибудь хотел бы для нее сделать. И даже знает: что. Она спряталась здесь, поэтому, он, Мапете, никому не расскажет, что ее встретил.

Восемь вечера. Дождь припустил сильнее, похолодало. В то время, как одни прекращают развлекаться, другие только начинают. Шляхта, бухая сапогами, вламывается в подвальный ресторан неподалеку от Рынка. Не говоря ни слова, бармен жестом указывает на вход в боковой зал, пока что замкнутый от вторжения шарфом и табличкой «заказано». В подземном зале за столом сидит мужчина в коричневом плаще. На столешнице керамические кувшины с медом и пивом, кружки и тарелки.

— Приглашаю к столу, милсдари, — усмехается он, подкручивая ус.

Король Польши, Яцек Комуда, удивленно глядит на бармена.

— Мы ведь сняли… — начинает он.

Тот лишь пожимает плечами.

— Он сказал, что с вами, заранее заплатил за всю группу…

От угощения не отказываются. Все усаживаются за стол.

— И кто же пан такой? — сопровождающий банду писатель в украинской вышиванке глядит на ставящего угощение. — Хотели бы знать, кого благодарить…

Мужчина вновь усмехается. В его глазах появляется странный огонек. Сами глаза чистые, светлые, и в то же время в них поблескивает веселье.

— Можете называть меня алхимиком.

— Очень достойное занятие, — бурчит под нос издатель в мундире шведского офицера. — А как пан догадался про нас?

— Сегодня праздник епископа Мартина [132]. Раз вы уважаете старинные традиции, то обязаны были появиться тут.

— Святой Мартин, — вздыхает Комуда. — Это правда, здесь мы собрались именно по этому поводу… Мы и не думали, что кто-нибудь кроме нас еще отмечает этот праздник.

— Это день, в который на столе обязательно должен быть жареный гусь, — писатель отрывает взгляд от кружки.

— Эх, откуда его возьмешь? — жалуется король.

Алхимик вытаскивает из-за пояса кручицу. Выстрел глухо грянул прямо в потолок: всего четверть от обычного порохового заряда. Все равно, бабахнуло будь здоров. И по этому знаку бармен и официант вносят поднос. На посеребренном металле лежит здоровенный гусь, килограммов с пятнадцать. Его изжарили на вертеле, не жалея масла с чесноком и корицей. Кожица золотистая, божественный запах выпирает вонь паленого пороха, вползает в нос… Шляхта изумленно уставляется на хозяина. А тот скромно улыбается и откладывает оружие на столешницу. Сидящий напротив него «король» по образованию историк. Писатель закончил археологическое отделение [133]. Оба с изумлением уставились на пистоль. Кручица самая неподдельная, на первый взгляд, века семнадцатого.

Запах жареной гусятины был слышен еще на лестнице. Похоже, княжна грела блюдо в духовке. Дамы вошли в тот самый момент, когда она закрывала дверцы. Особого опыта с газом у нее нет, но мясо не пригорело. Стол уже накрыт украинской скатертью. Моника выставила самые красивые тарелки и столовые приборы.

— А откуда ты знала, что сегодня праздник? — удивляется Станислава.

— Еда не будничная, — улыбается принцесса. — Ведь сегодня же день святого Мартина. Когда какое-то время я жила среди венгров, этот день мы праздновали очень торжественно.

Глаза Катаржины темнеют. Ее кузина и подруга иногда удивляют ее знаниями о вещах, о которых сама она понятия не имела.

А празднество в подземном ресторане тоже подходит к концу. Жареный гусь остается только в воспоминаниях, от него самого осталась лишь кучка тщательно обглоданных костей. Небольшое, золотистое пятно на подносе — это след от фаршированных яблок… За столом было выпито литров с десять меда тройняка [134]. Разговоры ведутся лениво. Писатель препирается с издателем. Маниакальный графоман даже в партикулярное время размышляет о том, чего бы написать еще. Но пока болтает с сидящей рядом маленькой блондиночкой. Король пересказывает нескольким любопытствующим историю знаменитого смутьяна и бесславного типа Стадницкого, прозванного «Ланцутским Дьяволом» [135]. Рослый шляхтич в светло-желтом жупане обращается к молчащему хозяину:

— Алхимик, а есть у тебя какое-нибудь имя?

Улыбка и огонек в глазах.

— Можете называть меня Сендзивоем.

— Раньше день святого Мартина означал окончание всех полевых работ, — пояснила Станислава. — До самой весны хозяйственные занятия ограничивались работой в доме и во дворе. Рубили дрова, лепили на запас вареники, потом наступали долгие вечера, когда женщины собирались вместе, чтобы драть перо или ткать, а при случае рассказывали друг другу разные, чаще всего, страшные истории…