Валерий Моисеев - Каменный улей

Операцией руководил лично герцог. У него хватило ума и опыта не вклиниваться глубоко в расположение противника. Подобный рискованный маневр был чреват опасностью попасть в засаду и сгинуть, будучи окруженным превосходящими силами противника. Поэтому основательно пощипав вражескую пехоту, конница герцога Бульдожского, стремительно развернулась и весьма своевременно убралась под защиту крепостных стен.

Бросившиеся было в погоню, закованные в броню, тяжелые всадники герцога Муравского не смогли догнать нахалов и достойно наказать их. Дыша благородным негодованием, они подскакали слишком близко к крепостным стенам, за что были тут же жестоко наказаны. Едва они оказались в зоне действия укрепленных на стенах орудий, как тут же трое из рыцарей были выбиты из седел. Загремев словно гигантские самовары, они с грохотом сверзились с лошадей и остались лежать неподвижно. Что впрочем, было совсем неудивительно. Двухметровые каленые стрелы, выпущенные из уцелевших стационарных арбалетов, навылет прошив нагрудные доспехи рыцарей, теперь крепко застряли в них, торча спереди и со спины.

Те же всадники, которым повезло больше чем их горячим товарищам, были вынуждены ретироваться на безопасное расстояние. И теперь благоразумно оставаясь вне досягаемости арбалетов, они гарцевали на конях и клеймили позором трусливых крыс боящихся выйти на честный бой, как подобает настоящим мужчинам. Это выражалось в выкрикивании оскорблений и проклятий. С крепостных стен в ответ им несся свист и улюлюканье раззадоренных легкой победой защитников Трехпалого города.

Весь день противоборствующие стороны были заняты тем, что окружившие город войска старались под тем или иным предлогом выманить за стены города кого-нибудь из защитников, чтобы поквитаться с ними за неудачную попытку штурма. Вдобавок ко всему, тела трех погибших рыцарей все еще лежали на тех самых местах, куда они рухнули со своих боевых коней. Пытавшиеся приблизиться к ним латники, для того чтобы забрать тела павших, всякий раз безжалостно уничтожались, прицельными выстрелами со стен..

К вечеру герцог Муравский, смирив оскорбленную гордость, был принужден выслать к воротам города знаменосца с белым флагам и герольда.

– Герцог Муравский требует, чтобы его люди получили возможность беспрепятственно забрать тела погибших рыцарей, – возгласил герольд, приблизившись к городским воротам, – Для того чтобы предать их погребению согласно обычаям предков.

– Не я пришел к вам, бряцая оружием, а вы ко мне! – издевательски расхохотался с крепостной стены герцог Бульдожский. – По натуре своей я хлебосольный хозяин! Поэтому, при всем желании, я не могу так скоро отпустить своих гостей! Пусть погостят еще пару деньков, заодно и окрестные вороны подкормятся!

– Герцог Муравский велел передать, что если ему будет отказано в этой незначительной просьбе, он будет разгневан, – звонко провозгласил герольд. – И гнев его будет поистине ужасен!

– Я все сказал! – проревел взбешенный герцог Бульдожский, отчего его сходство со свирепой бойцовой собакой стало еще сильнее. – И если ты и далее будешь докучать мне, токуя словно тетерев, я велю схватить тебя, содрать кожу живьем, насадить на вертел, словно дичь, и хорошенько прожарить! А потом самолично скормлю тебя моим волкодавам!

После этого герольд счел, что будет благоразумнее не злить своенравного и жестокого герцога. Отвесив ему, низкий поклон они вместе со знаменосцем удалились в сторону своего лагеря. Герцог Бульдожский поднял было руку, для того чтобы отдать команду арбалетчикам подстрелить наглецов, но в самый последний момент передумал и дал команду отбоя. Несмотря на свой буйный нрав, он все же старался чтить, по возможности, рыцарский кодекс чести. Что касается тел трех убитых рыцарей, то он не мог отказать себе в удовольствии поиздеваться над герцогом Муравским. Хотя благоразумнее конечно было бы позволить тому забрать павших воинов.

Видимо решив взять злополучный город измором, неприятель не стал штурмовать ночью крепостные стены. Это вызвало у герцога Бульдожского чувство легкой досады. Он рассчитывал устроить войску герцога Муравского очередную трепку, и тем самым потешить свое непомерно раздутое, как у всякого деспота, тщеславие. А заодно и продемонстрировать, менее удачливому на поле боя противнику, неоспоримое превосходство своего полководческого таланта.

Утро следующего дня преподнесло неожиданный сюрприз. Возле ворот вновь оказался герольд, которого герцог Бульдожский обещал скормить собакам.

– Ты либо очень смелый, либо очень глупый! – прокомментировал он повторный визит герольда, появивишись на крепостной стене. – Выбирай, под каким соусом тебя лучше приготовить чесночно-луковым или томатным?

– Мой хозяин герцог Муравский требует безотлагательной встречи с вами! – ответил герольд.

Это сообщение рассмешило герцога Бульдожского до слез:

– Видно твой хозяин вчера вечером здорово перебрал, если не смог выдумать ничего лучше, чтобы выманить меня из крепости! Он что, за дурака меня держит? Если ему так необходимо встретиться – милости прошу ко мне в гости!

– У меня нет полномочий, принимать ваше встречное предложение, хотя должен признать, что оно вполне резонно, – пожал плечами герольд. – Я лишь озвучиваю волю своего господина. Поверьте мне монсеньор, герцог Муравский желает обсудить с вами некое загадочное происшествие имевшее место в нашем лагере прошедшей ночью.

– А что там у вас стряслось, что вдруг понадобился я? – меняя гнев на милость, поинтересовался, слегка заинтригованный, герцог Бульдожский. – Помнится, когда твой хозяин объявлял мне войну, мое согласие его при этом совершенно не интересовало.

– Герцог Муравский клянется памятью предков, что вам будет обеспечена полная неприкосновенность и подобающий вашему положению прием, – заверил его герольд, отвешивая церемонный поклон.

– Ха-ха! Подобное лживое лицемерие лишний раз напоминает о том, что твоему хозяину нельзя доверять! – презрительно сплюнул вниз герцог Бульдожский. – Уж я-то знаю, что он отравил собственного отца, старого герцога Муравского, когда ему надоело ждать, когда старик естественным путем освободит герцогский трон. Если он так поступил с родным отцом, чего стоят его клятвы памятью предков, которых он презирает?

– Но монсеньор, вы сами все поймете, когда увидите это! – с отчаянием в голосе воскликнул герольд. – То, что произошло сегодня ночью, настолько страшно и необычно, что перед лицом этого, вы должны оставить свои подозрения и сделать шаг навстречу друг другу.

– Ты полагаешь? – задумчиво пробормотал вконец заинтригованный герцог Бульдожский, теребя тщательно подстриженную бороду. – Ну, хорошо, будь, по-твоему! Я отправлю с тобой верных людей, которые затем подробно перескажут мне все то, что увидят.