Гейл Карсон Ливайн - Самая красивая

Король был очень добр!

– Примите мои поздравления, сир, – с трудом выдавила я.

– Благодарю вас. – Он подтолкнул меня к Иви.

Я присела в поклоне.

Иви отпустила короля и пожала мне руку обеими руками. Ее улыбка вдруг стала искренней – совсем не так она улыбалась остальным гостям.

– Я понимаю, что вы чувствуете, – прошептала она с киррийским акцентом и облизнула губы. – Когда я впервые попала сюда, то пришла в ужас. Просто оцепенела! Одна свадебная церемония чего стоила! Какая радость, что все уже позади.

Сердце радостно забилось. Я преодолела себя и произнесла:

– Вы очень великодушны, ваше величество. Мои поздравления. – Я присела, не завалившись, и поспешила за герцогиней.

Королева сказала мне больше, чем другим!

Едва рассвело, когда я услышала писк, а затем трель. Это пел лирохвост, сидящий на карнизе шторы. Птичье пение звучало за окном, доносилось из коридора. Птицы ускорили приятное пробуждение.

Нужно будет завести певчих птичек в «Пуховой перине». Обязательно скажу отцу.

Утром я была предоставлена самой себе и надеялась осмотреть замок. Герцогиня собиралась навестить старую подругу. Затем нам предстояло посетить представление с кентаврами, устроенное на арене для состязаний. Я впервые увижу кентавра!

Я порылась среди платьев, стараясь найти что-нибудь простое, но на самом простом было нашито столько оборок, что рук не опустить. Кроме того, к шляпке, которая к нему полагалась, был пришит козырек в два фута длиной.

В коридоре перед моей спальней никого не оказалось, но кто-то поблизости пел:

Я подумала, что слышу коридорного трубадура. Я пока ни одного не встретила, но замок славился этими певцами. Это были слуги, имевшие одну обязанность – бродить по коридорам, распевая песни. Свои песни они сочиняли обо всем: сюжетом могло служить историческое событие, охота на кабана, даже дождливый день.

Коридор внизу, на первом этаже, был со сводчатыми потолками высотой не меньше двенадцати футов. Повсюду царила роскошь, и только запах масляных ламп напоминал о доме. Стены коридоров были расписаны словами песен: каждая позолоченная буква величиной с мою ладонь. Я полюбовалась каллиграфией, жалея, что такую красоту не видит мой брат Олло, семейный художник.

Побродив по коридорам и окончательно заблудившись, я почувствовала ароматы пекущегося хлеба и горячего остумо. В животе заурчало. Я пошла на запах.

Приближаясь к кухне, я ожидала услышать тот же шум, что стоял на нашей кухне в гостинице «Пуховая перина»: звон тарелок и кастрюль, смех, временами ругань. Вместо этого до меня донесся звон колокольчиков, звуки клавесина и ритмичный топот.

Наконец я подошла к кухне – и застыла в дверях с открытым ртом. Здесь было в десять раз просторнее, чем на кухне «Пуховой перины». В центре стоял клавесин, на нем играла девушка с быстрыми пальцами и задумчивым выражением лица. Вокруг нее бурлила деятельность. Горничные раскладывали по тарелкам горы лепешек и булочек. Трое мужчин засовывали в огромную печь тушу быка. Мальчишка чистил картофель, который выращивали, должно быть, на ферме великана, не иначе. Картофелины были величиной в половину роста мальчишки, и он по щиколотку увязал в очистках.

Оказалось, что колокольчиками позванивала кухарка – краснолицая женщина, почти такая же большая, как я. На руках кухарки звенели браслеты из крошечных колокольчиков, связанных вместе шнурком. Она готовила на трех сковородках одновременно: в одну разбивала яйца, на второй переворачивала оладьи, а на третьей жарила мясные пирожки. Руки ее все время находились в движении, и колокольчики дзинькали. Она переминалась с ноги на ногу в такт музыке, шурша тростником, устилающим полы.

Словно по сигналу, все запели утреннюю песню:

Мне захотелось присоединиться к поющим.

Я тоже запела, но тихо:

Я шагнула в кухню. И наткнулась на служанку со стопкой грязных тарелок.

Тарелки разлетелись во все стороны. Хрясь!

Тишина.

Ну как можно быть такой неуклюжей? Тарелки ведь с золотой каемочкой. И стоят небось кучу денег.

– Простите. Я не хотела…

Все уставились на меня. Замерли на миг, потом принялись приседать и кланяться. Ко мне кинулся слуга с метлой.

Кухарка сдвинула сковородки с огня.

– Что может Сковорода сделать для вашей милости? – Лицо ее ничего не выражало.

Я присела и начала собирать осколки фарфора.

– Простите… мне не следовало…

Женщина повторила:

– Что может Сковорода сделать для вашей милости?

Не поднимаясь с пола, я сказала:

– Я не дама. Я всего-навсего дочь хозяина гостиницы. Я хотела…

– Сковорода думает, что дочери хозяина гостиницы следует покинуть кухню. – Она повысила голос: – Сковорода думает, что дочери хозяина гостиницы незачем отрывать от дел королевских слуг. Сковорода думает, что дочери хозяина гостиницы лучше отсюда убраться!

Я с несчастным видом попятилась назад, перешагнула через порог и остановилась перед захлопнувшейся дверью, чувствуя досаду и закипающую злость. В «Пуховой перине» любой гость мог зайти на кухню – это не считалось преступлением.

Дверь открылась, и из кухни выскользнула та самая служанка, с которой я столкнулась.

– Госпожа…

– Прости меня за тарелки. Я не…

Служанка покачала головой, отчего ленточки на ее чепце запрыгали:

– Это я виновата. С самого утра у меня все из рук валится.

Хорошенькая такая девушка, почти моя ровесница. Я позавидовала ее приятной мордашке.

– Неужели тебе или Сковороде придется платить за тарелки?

– Нет. У нас все время кто-то что-то разбивает… Это вас беспокоит, милая? То, что мы заплатим за посуду? Добрая душа!

– Тогда почему… почему Сковорода завопила на меня?

– Сковорода завопила бы и на короля, если бы он вошел на кухню. Хотите есть?

Я призналась, что хочу. Служанка, которую звали Изоли, скользнула обратно в кухню и появилась снова с двумя плюшками и румяным яблоком, завернутыми в салфетку, после чего вернулась к своим обязанностям. Мне взгрустнулось, когда она ушла.

Я снова принялась исследовать замок, откусывая понемногу от плюшки. Яблоко я спрятала в карман, чтобы расправиться с ним позже.

Когда от второй плюшки почти ничего не осталось, до меня донеслись пение и смех. Я стояла в нескольких шагах от Зала песни. Там, кажется, играли в композиторов – мою любимую игру. У себя дома я считалась отменным игроком.