Анна Гаврилова - Путь долга и любви

— Если хочешь, я отнесу письмо лично.

Я хотела.

Да, хотела! Потому что когда в качестве посыльного приходит принц крови, затянуть с ответом невозможно, а ответ требовался немедленно, сию секунду!

Кир вызвал Бетти, та спешно принесла бумагу, чернильницу и перо. А вот послание, которое было предельно коротким, я писала очень долго. Просто слёзы… эти проклятые слёзы всё норовили упасть на бумагу, а мне безумно не хотелось показывать отцу свою слабость. Достаточно того, что Кирстен, Бетти и не вытерпевшая заточения Вента эти унизительные слёзы видели.

Послание ввиду запрета на магию запечатала простым сургучом. Пришлось обойтись без личной печати, потому что именной перстень остался в Верилии, в чёрном саквояже. И хотя я точно знала, что Кирстен заглядывать в письмо не будет, всё равно сказала:

— Это отцу. Лично.

Брюнет кивнул и стремительно покинул покои.

А вернулся через полтора часа, с совершенно непроницаемым лицом и тем же письмом в руках. Моя печать была сломана, рядом стояла другая, с оттиском именного перстня господина Форана из рода Бьен.

Под строчками, выведенными моей рукой, было написано:

«Эмелис, милая, прости. Совсем из головы вылетело.

Я сейчас же дам распоряжение.

Мне нет оправдания, но на нас с Ридом сейчас столько всего навалилось…

Прости. Больше такого не повторится».

Я вскинула голову, чтобы поймать обеспокоенный взгляд синих глаз. Скомкала листок и сказала:

— Я не вернусь в Верилию, Кирстен.

Младший принц кивнул, сделал два шага вперёд и присел на корточки, чтобы обнять мои колени. Вента, сидевшая на противоположном диванчике, тяжело вздохнула и одарила сочувственным взглядом. А замершая у камина горничная некрасиво шмыгнула носом.

Нет, я не озвучивала тему переписки, но не нужно быть гением, чтобы догадаться…

А самое отвратительное в том, что подобные «мелочи» подмечают все. Готова спорить на собственную жизнь, что последние два дня забывчивость моего родителя вся дворцовая прислуга обсуждает. Причём не только дурборская, но и верилийская.

Ещё отвратительней то, что подобный случай не первый. Папа всегда о чём-нибудь да забывал… Вернее, об указах, ставках налогов и прочих поистине важных вещах помнил даже во сне, а на вещи «несущественные» памяти не хватало.

В детстве эта его привычка ужасно обижала. Чуть позже, когда появился Ридкард, стало легче и проще — личный помощник вёл дела очень внимательно, и мне уже не приходилось просить ректора верилийской академии отправить первому министру письмо с напоминанием о том, что через пару дней каникулы и за Эмелис нужно прислать экипаж. И подарки по случаю дня рождения и прочих праздников стала получать вовремя, а не неделей позже.

Но Рид теперь король, у него иные задачи. Риду и самому теперь напоминания требуются — вот о моём совершеннолетии жених, к примеру, забыл. Дохлый тролль! А отец-то как об этом дне рождения вспомнил? Впрочем… какая теперь разница?

— Я не вернусь в Верилию, — повторила хрипло.

— Не вернёшься, — вслух согласился Кир.

— И печалиться по этому поводу не стану.

Младший принц северного королевства поймал мою руку, поцеловал раскрытую ладонь и лишь после этого ответил:

— У тебя больше не будет поводов для печали, любимая. Обещаю.

Нет, лить слёзы я не собиралась, но всё равно расплакалась. Не при свидетелях, а вечером, в умывальне. Сразу после того, как велела Бетти составить присланные из Верилии коробки в гардеробной и потерять ключ. Последнее, разумеется, было невозможно, но… очень хотелось.

Вот почему они не сделали этого сразу? Почему не вспомнили? Неужели подписание договора с Дурбором так вскружило головы? Ведь это не сложно, это всего одно слово кому-нибудь из помощников или, на крайний случай, какой-нибудь госпоже Ларре.

Да во дворце целая толпа народа! И каждый готов сделать всё, лишь бы услужить новому монарху и его будущему тестю!

А они забыли. Оба.

А я? Я давно приняла решение о том, что останусь в Дурборе, но… всё должно было случиться как-то иначе. Светлее и проще, без этих жутких, жгучих слёз. Видит Всевышний — я не хотела, чтобы всё сложилось именно так. Я не хотела, чтобы отец и Ридкард давали такой повод для обид. Я хотела мира…

Зато теперь я точно знаю, что совершенно не гожусь в королевы. Да, меня учили быть сильной, объясняли, что женщинам временами приходится держать такие удары, которые мужчинам и не снились, и я верила, что смогу, вот только… не моё это.

Слёзы, слёзы, и снова слёзы! И нестерпимая боль в груди! И это при том, что рядом Кирстен. А если бы его не было? Если бы в самом деле оказалась одна, среди совершенно чужих людей? Впрочем, зачем гадать? Я уже была в такой ситуации — в дурборской академии магии. Сколько писем я получила от папы за время учёбы? Одно, если не считать записки, которая прилагалась к подаренному на день рождения браслету.

Я не хочу сравнивать, но почему мне кажется, что Вонгард из рода Донтор никогда бы не позволил себе подобного пренебрежения?

А Кирстен? Я по-прежнему не желаю сравнивать, но я знаю — Кирстен не способен забыть о невесте. Уложить в постель против воли — тоже. Да Киру и в голову такого не придёт!

Нет, я не собиралась лить слёзы, зато из умывальни вышла предельно спокойная. И даже тот факт, что завтра буду похожа на похмельного гоблина, не заботил. Опухшие глаза и красный нос — мизерная плата за ощущение, столь близкое к ощущению счастья. Искусанные в кровь губы — медный грошик, если вспомнить, что теперь я по-настоящему свободна.

Я отказываюсь от долга перед Верилией. Всё. Хватит.

Утро началось неожиданно…

Сперва меня легонько погладили по волосам, затем нечто тёплое коснулось щеки, а в довершение раздался тяжелый вздох и тихое:

— Эмелис, любимая, ты смерти моей хочешь?

Я не проснулась. Вернее, проснулась, но не до конца. Единственное, на что хватило сил, — перевернуться на живот и уткнуться лицом в подушку. Просто… просто у меня аллергия на слёзы, и я прекрасно понимаю, на кого сейчас похожа.

— Ты меня вчера под каким предлогом из покоев выставила? — продолжал Кирстен. Голос звучал очень тихо и ласково. — Что ты обещала?

Я сказала, что слишком устала и хочу побыть одна. И да, я уверяла, что плакать не собираюсь.

— Господин Рейер с меня голову снимет, когда узнает, — не унимался брюнет. — Впрочем… я и сам убиться готов.

— Не надо.

— Что «не надо»? — Его губы коснулись обнаженного плеча, и я невольно улыбнулась. Чуть-чуть, но всё-таки.

— Убиваться…

— Хм…

Одеяло поползло вниз. Медленно, но очень уверенно. Я протестующе замычала, попыталась перехватить, но из моего положения это было невозможно.