Юрий Никитин - Княжий пир

Претич похолодел. Вот оно, предчувствие. Этот гад не ограничился одной победой. Мертвые губы едва шевельнулись:

— К-к-кольцо?.. Какое… кольцо?

Владимир сказал небрежно:

— Да там, в шкатулке, помимо перстня-печатки, было еще драгоценнейшее кольцо, подаренное мне самим базилевсом ромеев. Ну, когда я еще искал приключений в самом Царьграде, не будучи князем. Ему нет цены!

Его пальцы очень медленно, с нарочитой небрежностью сковыривали восковую печать. Совсем уже медленно, словно застывающие на морозе мухи, коснулись шелкового шнурка. Их глаза встретились, Претич прочел во взгляде великого князя свой приговор: немедленная смерть, страшная и позорная — либо на колу, либо буде разорван двумя конями.

В глазах потемнело, кровь застыла в жилах. В голове билась отчаянная мысль: какой же дурак, что дал себя завлечь в заговор супротив этого прожженного мерзавца, который прошел Рим и Крым, с викингами грабил всю Европу, ходил в походы в дальние страны, водил отряды головорезов на захват приморских городов в Британии, Франции и других диковинных стран, от одного названия которых сводит скулы! Который служил в Царьграде в самом дворце императора, там вызнал все ромейские хитрости, обучился их коварству и всем подлостям, непонятным честному славянину или русу!

— Драгоценное кольцо, — повторил Владимир зловеще. — Нет ему цены… Ежели потеряется, я реки крови пролью, но отыщу…

И семью вырежет, понял Претич. От мала до велика искоренит весь род, как сорную траву. Чтоб не осталось мстителя. Этого на Руси никогда не водилось, этой подлости научился там, на Востоке… Как же он обвел его, простака, вокруг пальца! И перстень заполучил обратно, и его подвел на смерть, да так ловко, что даже родня отступится и всяк будет плеваться при имени человека, обокравшего доверившегося ему князя!

Наконец крепкие ногти впились в крышку. Слегка скрипнуло. Крышка медленно поднялась, пустив солнечные зайчики по темному своду. Лицо князя было суровое, брови грозно сдвинуты на переносице. В глазах зажглись желтые огоньки, не то пламя костра, не то лесного зверя.

В страшной тишине, когда не осмеливался дышать ни один из бояр или дружинников — все чуют неладное, Владимир медленно поднял голову. Снова их взгляды встретились. Мгновение великий князь всматривался в желтого, хоть сейчас в гроб, Претича, затем твердые губы слегка раздвинулись в странной улыбке.

— Ну-ну… Я вижу, что своему знатному боярину… и советчику можно доверять. Все на месте.

По залу прокатился вздох облегчения. Родня Претича шумно задвигалась, гордо посматривали один на другого, свысока на всех остальных, не имевших счастья быть из рода Претичей, которым великий князь доверил драгоценный ларец.

Претич как стоял, так и рухнул на колени. Из глаз брызнули слезы, он захлебывался в рыданиях, старался ухватить за полу княжеского корзно и поцеловать, бормотал несвязно, что какой он дурак, да теперь ни за что, да вернее его не найти, спасибо князю за жизнь, спасибо за спасенную честь, спасибо за большее, чем жизнь…

Его подхватили под руки Перебейнос и Грохотало, братья улыбались и тоже кланялись, а Перебейнос толкнул под бок и шепнул сердито:

— Ты чего так? Не теряй лицо. Люди ж смотрят.

Владимир захлопнул ларец, снова прилепил воск и припечатал тем перстнем, простым, что был на пальце. Волчий Хвост с поклоном принял обеими руками, отступил за высокую спинку кресла и пропал, словно обратился в туман.

Претич с поклонами попятился, Перебейнос и Грохотало все еще поддерживали, и только когда вывели его на крыльцо, подержали на холодном ветерке, Претич вытер слезы и сказал все еще дрожащим голосом:

— Я присягаю… и вас прошу это сделать! Присягаю великому князю Владимиру в верности. Клянусь не пожалеть за него живота своего.

Остальная родня тоже вывалилась на крыльцо. Все не помещались, заняли почти полдвора, Претич видел с крыльца открытые в великом изумлении рты. Перебейнос пошевелился, сказал басом:

— Претич… что-то случилось?..

— Ничего, — ответил Претич. — Ничего… Но знаю отныне, не нам с ним тягаться. И даже не ромеям. Он всех вокруг пальца обведет, трижды продаст, а ему еще и хвалу споют!.. Теперь я понял, что племенем править… даже объединение племен взять под свою длань и крепить мощь… это одно, а то новое, что именуется государством, — другое. Я хорош для одного, но не годен для другого. Владимир стоит за Русь, крепит ее так, как не смогу даже я…

Перебейнос воскликнул негодующе:

— Даже ты? Лучший из бояр?

— Как боярин, может, и лучший, — ответил Претич тяжело, — но правителю приходится быть еще хитрым лисом и подлой змеей!

Густой туман только-только начал отрываться от земли, сбиваться в комья. Со стен Киева видно далеко, сам город на холмах, окружен высоким валом, на котором еще и стены. А выше стен — сторожевые башни.

Владимир зябко повел плечами, ссутулился, сунул пальцы под мышки. Утренний ветерок шевелил длинный черный чуб, что как змея свесился набок за ухо. Кольчуга из тонких колец холодит через толстую вязаную рубашку, стылый утренний воздух пробирается во все щели, морозит кожу, старается прогрызться вовнутрь.

С городской стены, да еще с насыпи, видно только море тумана, сквозь которое мутно проступают багровые пятна. Если у каждого костра по шесть-семь человек… хотя можно зажечь и ложные огни, чтобы напугать… но в любом случае такого великого войска к Киеву еще не подступало.

Ступеньки заскрипели, следом вскарабкался Волчий Хвост. Долго молча всматривался в разрывы густого тумана. Сопел, покряхтывал, возился за спиной, словно устраивался на ночь.

— Это еще не все войско, — проронил он наконец. — Не все…

— За пару недель подтянутся, — заметил Владимир. — Черт бы подрал!.. Что за муха покусала?

— Рука Востока, — сказал Волчий Хвост. — Все ромеи проклятые…

Владимир, не отвечая, пристально следил за туманом. Там промелькнул всадник, исчез, затем выметнулся на чистое место, понесся к городским стенам. Слева по стене послышался скрип натягиваемых луков. Ночные стражи перед самой стеной дождались ворога…

— Не стрелять! — велел Владимир на всякий случай. — В одиночку на крепости не бросаются.

Всадник проскакал вдоль стены, крича, что есть слово к князю русов. Владимир выставил плечо в красном княжеском плаще, рявкнул:

— Тебе какого еще князя надобно? Говори!

Степняк развернул коня, даже в посадке чувствовалось недоверие, ибо богатыря на городской стене легче представить на горячем коне в гуще боя, чем на троне, но опомнился, прокричал:

— Великий хан Жужубун требует, чтобы ты, каган русов Вольдемар, освободил из плена его сына Дюсена!

Владимир вскинул ладонь. Голос прогремел мощный, привыкший повелевать большими массами войск: