Юрий Никитин - Княжий пир

Некоторые воины, укрывшись за щитами соседей, торопливо били щитами оземь. Стрелы с хрустом обламывались, но падающие с неба тут же находили цель, в рядах вскрикивали, падали, толкая соседей, подставляя их тоже под железный град.

Остальные выжидали терпеливо. Стрелы щелкали и по шлемам, что торчали над щитами. В третьем ряду молодой Веселун, один из внуков Претича, рискнул чуть-чуть приподнять голову, сделав себе щелочку для глаз над краем щита, десяток стрел простучали по шлему. Щит все еще вздрагивал от частых щелчков, а две стрелы вонзились в узкую щель, попав в глаз и в переносицу.

Не дожидаясь, когда стрелы истощатся, печенежская конница пошла быстрым шагом, все время набирая скорость. Лучники прекратили стрельбу, иначе стрелы поразят незащищенные спины своих удальцов, вот-вот врубятся в эти коленопреклоненные ряды…

Разом, словно вздохнула земля, войско киян качнулось, поднялось. Кое-кто спешно сбивал торчащие стрелы, другие пренебрегли такой мелочью, выставили копья и уперли в землю.

— Копья! — заорал Волчий Хвост слегка запоздало. — Ровней ряд! Ровней!

— Не высовываться, — прокатилось по рядам. — Держать ряд…

Доскакав на расстояние броска дротика, всадники завизжали, нагоняя страх, у каждого из руки вылетело короткое метательное копье, и, выставив пики, ринулись на пешие ряды воинов. Дротики, вонзившись в щиты, пригибали их к земле, кияне с проклятиями поспешно срубали, обламывали, а конница уже налетела, ее встретил лес длинных копий с длинными заточенными остриями.

Послышался новый зловещий свист. Кровь застыла в жилах. На этот раз свист шел со стороны стен города. Там было черно от народа, у каждого в руках дергается лук, сотни рук одновременно хватают из колчанов стрелы, оттягивают тетивы, стреляют, почти не целясь…

Яростный бой шел в первых двух линиях. Копейщики выбивали длинными копьями всадников, те стремились успеть срубить наконечники. А туча тяжелых стрел сыпалась на задние ряды печенегов.

Волчий Хвост рубился в переднем ряду. По нему стучало, как по крыше дождь, но сам он глыба камня, да еще в кольчуге, а поверх кольчуги плотные булатные доспехи. Так что, кроме пары кровоподтеков, пока не отыщешь на теле отметин, а его длинная сабля вышибла из седла уже с десяток удалых да горячих.

— Держать ряд! — порявкивал он время от времени. — Дер-р-р-ржать!

По шлему щелкнуло с такой силой, что, будь у него хвастливый ромейский шлем с их гребнями да выдавленными орлами, уже сорвало бы с головы. И подбородочный ремень не удержал бы, но конический шлем, гладкий как зеркало, не дал зацепиться острию.

Ряды печенегов таяли, как грязный весенний снег под лучами жаркого солнца. Со стен стрелы летели все так же часто, а Волчий Хвост, уловив растущее замешательство степняков, заорал:

— Два шага вперед!.. Бей!.. Еще шаг!..

На стенах тоже заорали, видя, как ряды пеших качнулись и двинулись по телам печенегов. Волчий Хвост шагал впереди, рубил, командовал, успевал замечать, кто как бьется, кого похвалить, кого обругать. По нему били как по мишени, стреляли из луков, бросали дротики, тыкали копьями, секли саблями. Но массивный воевода неумолимо двигался вперед, и хотя в руке не меч, а сабля, зато почти вдвое длиннее печенежской, да и рубил с такой силой, что порой рассекал всадника вместе в конем.

Остатки печенегов попятились, а потом, не выдержав, повернулись и в панике ринулись обратно.

Волчий Хвост тут же заорал:

— Строго стоять!.. Поворот кругом!.. Быстрее, равлики бесовы!.. К воротам быстро — но не бегом! Кто побежит — удавлю своими руками!

Он махнул людям, что висели сверху на воротах. Пара голов исчезла, а створки ворот начали отворяться.

Волчий Хвост отступал последним, пятясь и прикрывая собой молодняк, что с этого дня уже будет считаться умелыми бойцами.

Владимир следил за боем с высокой башни. Лицо великого князя оставалось мрачным. По лицу пробегала судорога, а желваки вздули кожу так, что побелела как мертвая. Он все чаще оглядывался на днепровские кручи. В ночи там однажды блеснул огонь, чересчур белый для сотворенного руками людскими, но сейчас тихо. Даже не поднимаются стаей галки, как всегда, если через чащу ломится стадо диких свиней или бредут на водопой лоси.

Когда на башню поднялся Белоян, Владимир спросил глухо:

— Ну?

— Да вот гну, — буркнул Белоян. — Авось дуга будет. Ты о чем?

— Знаешь, о чем. Что зрит твое кудесничество? Где тот древний бог, которого призвала та сволочь?

Белоян долго всматривался в днепровские кручи:

— Не ведаю.

Из горла Владимира вызвался злобный рык:

— Да какой же ты… Эх! Если его вызвали нам на погибель, то где он?

Короткий мохнатый палец Белояна подвигался в пространстве, затем в нерешительности застыл, указывая на днепровскую горку.

— Там. Чую.

— Ага, — сказал Владимир сдавленно. — Там. И что же?

— Не ведаю, — буркнул Белоян.

— Когда он двинется на нас?

— Не ведаю.

— Но он же… вошел в силу?

— Еще как, — ответил Белоян несчастливо. — Еще как.

— Так что же его держит? — спросил Владимир напряженно. — Если тот чародей сумел вызвать нещадного бога… мстительного и свирепого… то что?

— Не ведаю, — ответил Белоян в третий раз. — Что может удержать бога?

Перед полуднем степняки ринулись на первый приступ. Владимир хмуро смотрел, как коренастые, приземистые люди соскакивают с коней и, размахивая саблями, бегут вверх по склону. Зимой его полили бы водой, дабы застыл, по льду не взобраться, но сейчас на стенах едва удерживаются тяжелые валуны…

Слева послышался тяжелый выдох. Двое воинов подкатили огромную округлую глыбу, напряглись. Та качнулась, беззвучно рухнула за стену. Через пару мгновений донесся тяжелый удар. Валун понесся по земляному валу, твердая как камень земля гудела, даже блистали короткие искорки: в вал при насыпке вбили немало таких глыб. Справа и слева со стен спихивали такие же камни, те неслись страшной цепью. Степняки с легкостью уворачивались, но глыбы несло потоком, они давили, размазывали по земле, оставляя раздавленные тела в красных лужах.

Владимир довольно рыкнул, когда один из степняков, в редком для них ромейском доспехе, с дорогой саблей, отпрыгнул от камня, но тут же попал под другой. Тот отшвырнул его с дороги, а когда уже бездыханное тело упало на землю, по нему прокатился третий, размером с крупного барана.

Почудилось даже, что слышит хруст костей, но какой хруст: воздух дрожит от леденящего душу визга степняков и грозного медвежьего рева защитников крепостных стен!

Большая группа самых отважных и нетерпеливых притащила огромное бревно. Торец блестит железом, значит, готовили заранее. Начали мерно бить в ворота, сверху тут же полетели булыжники. Другие удальцы закрывали таран и его людей широкими щитами. Булыжники в деревянные щиты били со стуком, в окованные металлом — со звоном, кого-то валили наземь, таких оттаскивали, павших спешно заменяли, а бревном без передыху грохали в створки ворот. И хотя с этой стороны врата подперты целой стеной мешков с песком, все же на душе скребут кошки…