Array Красная Шкапочка - Жнецы Страданий

Парень учил ее тому, что могло пригодиться в лесу: развести костер из мокрых веток, сделать лежанку или быстро срубить шалаш, определить лучшее место для ночлега, даже свалить дерево, буде возникнет такая нужда. Учил выслеживать и бить дичь. В роду Лесаны женщины в чащу ходили только по ягоды да за грибами, потому девушке все было в диковинку.

Фебр терпеливо отвечал на ее вопросы, объяснял, что не понимала, и без издевки смеялся, если не могла сделать с первого раза. Но больше всего Лесане нравилось не беседовать с ним, а… драться. До хрипа, до обдирающего горло крика, до звериного рыка. Когда она кидалась на него, казалось, весь белый свет съеживался до одного человека, бесстрашно стоящего напротив.

— Бей ножом, — первый раз сказал он ей. — Без Дара, просто бей, будто хочешь зарезать.

У девушки вытянулось лицо:

— Спятил? — она даже отступила на шаг.

Он рассмеялся:

— Думаешь, достанешь? Бей.

Она ударила неловко, боясь поранить, и сразу рухнула в мокрый снег, получив подсечку. Закричала от обиды — он-то ее жалеть не стал, ринул, так ринул! Тогда она бросилась снова и опять полетела. После третьего прыжка на смену жгучей досаде пришло ликование. Пару раз он дал ей себя достать и даже слегка оцарапать, а потом они покатились по сырому снегу, и он не удержался, засмеялся в голос, когда она попыталась его оседлать, подмял под себя и выбил из руки нож.

На долю мгновенья его лицо оказалось близко-близко от ее. Девушка окаменела, но Фебр тут же легко поднялся на ноги и помог встать ей. Зашедшееся от ужаса сердце замерло на миг и снова застучало ровно…

Так или почти так они проводили каждый день. Возвращались в Цитадель уставшие, мокрые, упревшие и… расходились по своим покойчикам. Фебр никогда ее не провожал. Не пытался удержать. Не стремился даже взять за руку. Просто трепал по плечу, как парня, и уходил.

И хотя Лесана понимала, что нравится ему, что не стал бы он так возиться с какой другой, все равно не могла переступить через себя и удержаться от непереносимого ужаса и гадливости. Даже поцелуи Мируты теперь вспоминались с приступами тошноты.

И все же… все же ей нравилось нравиться. Нравилось, что рядом со своим неожиданным другом она может быть собой, нравилось, как он смеется, запрокидывая голову, нравилось наблюдать за ним, когда он думал, что она не смотрит. Нравилось его серьезное лицо со светлыми бровями и глазами, ежик светлых волос и жесткий рот. Он весь ей нравился. Потому что он первый в Цитадели, кто относился к ней, как к равной и в то же время как… к слабой. Но это была не обидная слабость, не слабость слабого, это была слабость, исполненная какой-то тщательно скрываемой заботы, затаенной нежности.

Поэтому сейчас, болезненно скособочась и ковыляя через мокрый лес, девушка кожей ощущала сочувствие парня, понимала, что ему хочется обнять ее и пожалеть. Но он этого не делал. И за то она была ему благодарна.

…Ихтор посмотрел на багровые ребра и покачал головой:

— Нет тут никакой трещины. Приложишь припарку, в несколько дней все пройдет.

Лесана забрала глиняную корчажку с отваром, несколько полосок рогожки на повязку и вышла.

Фебр ждал девушку под дверью лекарской:

— Ну, чего?

— Ничего, припарок дал…

Парень кивнул и сказал:

— Завтра в лес не пойдем.

Его подопечная обиженно вскинулась:

— Он сказал ни перелома, ни трещины! Завтра все пройдет!

— Нет, — отрубил собеседник.

— Фебр, ну…

— Нет, я сказал.

Она кусала губы.

— Прикладывай припарки и отсыпайся. Вечером зайду. Дело есть.

С этими словами он развернулся и ушел. Девушка от досады выругалась и побрела в свою комнатушку. Бок дергало, словно там не синяк был, а рана от ножа…

Как выяснилось, она не привыкла к безделью. Примотав к распухшему посиневшему боку припарку, послушница долго лежала, глядя в потолок и чувствуя, как пульсируют от боли ребра. Хотелось отвлечься чем-нибудь, хоть работой какой, лишь бы не лежать, изнывая от праздности.

Но какая работа у нее в каморке? Не за вышивание же садиться! Поэтому Лесана закрыла глаза, приложила ладонь к синяку и стала медленно пропускать через пальцы Дар, чтобы хоть чуть-чуть облегчить страдание.

Сила по капле просачивалась сквозь кожу. Боль уходила. Девушка стала проваливаться в сон. Отчего-то вспомнилось, как Фебр сегодня смотрел на ее синяк, как теплые пальцы скользили по пылающей коже. В тот миг Лесана не испытывала ни страха, ни гадливости. Напротив, на душе было спокойно при мысли о том, что кто-то о ней переживает, не отмахивается от ее боли, не приказывает терпеть и подобрать сопли.

И когда он зажимал ей рот, чтобы не орала в лесу, тоже не было страшно. А едва на руки поднял, чуть не поплыла рассудком… Отчего? Становилось обидно на саму себя, на собственное тело, которое дурило как хотело, не желая подчиняться ни голосу разума, ни голосу сердца.

Мысли становились вязкими, тягучими, слипались, сливались, думалось все тяжелее. Ребра уже не пульсировали, и сладкая истома сковала разум. Лесана провалилась в сон, забыв подпереть дверь сундуком.

Проснулась она под негромкий стук. Тук-тук-тук. Тишина. Тук, тук, тук!

За окном стояла ночь. Девушка села на лавке и вдруг поняла, что сундука на привычном месте — у тяжелой створки — нет! Ужас прихватил за ребра, но в тот же миг пришло понимание — Донатос стучаться бы не стал.

— Кто там? — громким шепотом спросила послушница, на всякий случай нашаривая лежащий в изголовье нож.

— Да я это! — прошипело из коридора.

Фебр.

— Заходи, чего орешь? — выученица села на лавке, потирая ладонями лицо.

— Горазда ты дрыхнуть, — восхитился парень.

— Завидно? — огрызнулась полусонная и оттого не очень дружелюбная собеседница.

— Ну да, я днем заходил, стучал, стучал, ты молчишь, заглянул — дрыхнешь. Вечером заглянул — опять дрыхнешь. Сейчас ночь уже, а ты, как кошка — лишь бы спать.

Он усмехнулся:

— Нешто загонял так? Ребра-то как? Помогли припарки Ихторовы?

Лесана подняла рубаху, сматывая повязку. Потрогала бок. Не болит. Так, слегка отзывается, но супротив давешнего — незаметно даже.

— Помогли. Ты чего приперся-то на ночь глядя? — она пыталась скрыть за грубостью свой страх и неловкость. Сидеть в темноте рядом с парнем, который легко мог ее полуголую скрутить и… было страшно.

Но ратоборец не двигался и не пытался подсесть ближе или коснуться.

— Дело есть. Пряников хочешь? Мятных?

Лесана посмотрела на него, как на блажного.

— Чего?

Он тихо хлопнул себя по колену и сердито зашипел:

— Ты глухая что ли? Пряников хочешь? А меда?

Она растерянно почесала затылок и спросила настороженно:

— Ну, хочу. И чего? Кто ж их не хочет?